Читаем Литературная черта оседлости. От Гоголя до Бабеля полностью

Временные обладатели красной свитки выстраиваются друг за другом в логическую цепочку: каждый следующий несет меньшую угрозу славянской душе, чем предыдущий. Первым хозяином свитки является сам черт; затем она переходит к еврею – этническому и религиозному чужаку, который запускает процесс перемещения этой проклятой вещи по ярмарке, продав ее дворянину (пану), чья принадлежность к этому сословию в контексте всех диканьковских историй означает опасную близость к чуждым обычаям (скорее всего, речь идет о поляке). «Пана обокрал на дороге какой-то цыган и продал свитку перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую ярмарку» [Гоголь 1937–1952, 1: 126–127]. И только последний владелец свитки, крестьянин, продающий масло (очевидно, не импортное, а домашнего производства), понимает, с чем именно он имеет дело: «Эх, недобрые руки подкинули свитку!» [Гоголь 1937–1952,1:127]. Украинскому крестьянину хватает смелости разрубить проклятую вещь, однако куски чертовой свитки остаются в Сорочинцах.

Еврей, продавший заложенную свитку, наказывается появлением самого некошерного животного на свете: как только он начинает «по жидовски молиться богу… глядь – во всех окнах повыставлялись свиные рыла»[68] [Гоголь 1937–1952,1:126]. Таким образом виновный получает заслуженное возмездие. Черевик и другие слушатели поднимают глаза и видят, что в окне хаты появилась свиная рожа, «как будто спрашивая: “А что вы тут делаете, добрые люди?”» [Гоголь 1937–1952, 1: 127]. Им остается только поверить в то, что черт из легенды проник на настоящую Сорочинскую ярмарку.

На самом деле появление инфернальной свиньи организовал цыган, помогающий Грицько. Вскоре после того, как Черевик слышит эту историю, его начинает преследовать некто, кого он принимает за того самого черта. Перепуганный отец Параски теряет сознание и лишается всего своего товара. Обвиненный в краже собственной кобылы и пшеницы, Черевик лежит связанный, словно скотина на торгу. Грицько героически спасает его и находит не только кобылу и пшеницу Черевика, но и покупателей на них. Выручив крестьянина из большой беды, он заручается его благодарностью и получает в награду руку Параски. Хитрость и мудрость – вот два качества торговца, которые превыше всего ценятся по большей части неграмотным рыночным людом. Хотя деловой интерес Грицько сводится лишь к собственной женитьбе, обладая обоими этими качествами, он успешно оборачивает ситуацию на рынке в свою пользу. Читателю известно, что Грицько не отдал Черевику ничего сверх того, что и так тому принадлежало. Да и вообще в ходе всех этих обменов и сделок не было создано какого-либо продукта, обладающего непреходящей ценностью – кроме самой истории.

«Отцы» Гоголя

В «Вечерах…» Гоголь обильно цитирует своих украинских литературных предшественников. Большинство эпиграфов взято им у И. П. Котляревского, отца современной украинской литературы, и драматурга-любителя В. А. Гоголя-Яновского, отца самого писателя. Цитаты из «Энеиды» Котляревского, пародирующей поэму Вергилия, иллюстрируют перекликающиеся с ней сюжетные линии в «Сорочинской ярмарке»[69]. Необычный образ из «Энеиды» следует сразу за историей о черте со свиной личиной и его свитке:

…Піджав хвіст, мов собака,Мов Каїн затрусивсь увесь;Із носа потекла табака[70](И, хвост поджавши, как щенок,Эней затрясся, словно Каин.Из носа вытек табачок

[Котляревский 1986: 69].)


Эти строчки показывают, что творчество Гоголя восходит к украинской литературной традиции[71]. Более того, имя Каина маркирует сюжетный поворот: рассказ о молодых влюбленных превращается в историю с чертовщиной.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука