Литературная Газета 6237 (33 2009)

Столь же негативно оценили руководители доклад К. Радека, который, говоря о зарубежной литературе, уделил главное внимание признанным классикам и обошёл молчанием творчество молодых революционных писателей Запада. С Радеком на съезде полемизировал Анри Мальро, не согласный с его оценкой творчества Джойса, и немецкий писатель-антифашист Ф. Вольф, возмущённый тем, что Радек обошёл молчанием творчество таких писателей, как И. Бехер, В. Бредель, Б. Брехт, и многих других.

В заключительной речи на Первом съезде писателей Горький фактически согласился с общей оценкой творчества Маяковского, данной Бухариным: крупнейший поэт, который прорвался к пролетарской революции из кругов полумещанской литературной богемы и через футуристические бунты против всех заповедей и канонов, сухих заветов прошлого. Более того, Горький даже углубил критику, заметив: "Говоря о поэзии Маяковского, Н.И. Бухарин не отметил вредного - на мой взгляд - "гиперболизма", свойственного этому весьма влиятельному и оригинальному поэту". Оценка "влиятельный и оригинальный" фактически подвергала сомнению сталинскую (со слов Л. Брик) - "лучший и талантливейший поэт эпохи".

Иными словами, борясь за чистоту и ясность русского языка, за традиции реалистической литературы, Горький предостерегал от увлечения словесными изысками, хотя и признавал их правомерность. Подводя итоги съезда, он ориентировал писателей на борьбу за высокое качество прозы и поэзии, неустанное совершенствование и непрерывную заботу об искусстве книги.

Что касается перспектив развития, об этом были сказаны лишь общие слова: некоторые "колеблющиеся" писатели признали "большевизм единственной боевой руководящей идеей в творчестве и живописи словом"; культуры братских республик должны стать национальными по форме и социалистическими по существу; "понятие "беспартийный литератор" останется только формальным понятием, внутренне же каждый из нас почувствует себя действительным членом ленинской партии". Как мы видим, термин "социалистический реализм" Горький не употребил, хотя общий тон горьковской речи не шёл вразрез с линией партии.

Можно лишь представить себе, какая ожесточённая борьба шла за кулисами Первого съезда, когда решался состав правления Союза писателей. В него вошли рекомендованные Горьким Л. Каменев, Вс. Иванов, И. Луппол, Н. Тихонов, Р. Эйдеман, которые должны были проводить горьковскую линию. Как известно, трое из них после смерти писателя были арестованы и расстреляны.

7 ноября 1934 г. Горький писал Сталину: "я с первых шагов работы в литературе привык считать и чувствовать всю её целиком - моим личным делом. Именно поэтому как для издателей, так и для многих литераторов я был - и остаюсь - фигурой весьма одиозной. Говоря это, я не жалуюсь и не хвастаюсь, а только объясняю моё право вмешиваться в дело строительства советской литературы. Съезд литераторов, даже при крайне плохой его организации, показал её значение в Союзе и Европе и показал, какие высокие, строгие требования предъявляет к литераторам пролетариат Союза, как жадно он хочет иметь книгу".

Из выступлений делегатов

Юрий ОЛЕША:

"В то время как я продумывал тему нищего, искал молодости, страна строила заводы. Это была первая пятилетка создания социалистической промышленности. Это не было моей темой. Я мог поехать на стройку, жить на заводе среди рабочих, описать их в очерке, даже в романе, но это не было моей темой, не было темой, которая шла от моей кровеносной системы, от моего дыхания. Я не был в этой теме настоящим художником. Я бы лгал, выдумывал; у меня не было бы того, что называется вдохновением. Мне трудно понять тип рабочего, тип героя-революционера. Я им не могу быть".

Корней ЧУКОВСКИЙ:

"Вот сейчас огромным тиражом вышла сказка Гайдара "О военной тайне", написанная на такую нужную и горячую тему, и всякий, кто любит большое дарование Гайдара, должен был прямо указать ему на стилистическую фальшь и безвкусицу, которой грешит эта книга. Но ни в редакции, ни в критике не нашлось никого, кто указал бы ему, что революционной героике подобает язык строгий, скупой, а не такое дамское жеманное сюсюканье: "прыгучая девчурка", "синеглазая нахмурилась" и т.д.

Я писал об этом в "Литературной газете" и говорил там о своём физическом ощущении во время чтения этой книги: у меня было такое чувство, как будто я ел селёдку с сахаром (смех)".

Лев КАССИЛЬ:

"У нас до сих пор существует разобщённость между критикой печатной и критикой, так сказать, коридорной. Мы часто говорим про книгу, о которой пишутся восторженные отзывы, что книга эта, правда, идейно высока, но в литературном отношении - дрянь страшная. У нас не должна существовать отдельно официальная критика и критика коридорная. У нас должна быть одна общая критика - читателя и писателя".

Мариэтта ШАГИНЯН: