Литературная Газета 6240 ( № 36 2009)

Полагаю, что читательской аудиторией журнала станет революционно настроенная студенческая среда, в особенности та её часть, которая помещает себя справа не столько в политике, сколько в эстетике. Не более того.

Что не является недостатком.

Глупо было бы называть Дугина идеологом. Он - всегда и везде (за исключением ярчайших, порой публицистических демонстраций) преподаватель. Образованный, влюблённый в свой предмет, бесконечно готовый пересказывать высокочтимых авторов, тех гигантов, на плечах которых он установил свою кафедру, настоящий русский профессор, идеально заточенный под семинары, коллоквиумы, диспуты. Когда же Дугин покидает территорию академизма, читатель не спешит следовать за ним. Передёргивания и нарочитая тенденциозность его слишком хорошо бывают видны и вместо того, чтобы воспламенять, заставляют спорить.

Понятно, что доктор политологии пытается выстроить идеологическую концепцию, способную при случае стать частью мобилизационной доктрины, но здесь ему не хватает огня. И это опять же странно: за Дугиным-публицистом готов пойти и я, в остальном дугинском - я скептик.

Дугин - философ-схоласт мирной жизни. И военкор, как это выяснилось после проигранного в октябре 1993 года сражения. Он тогда среди первых сказал: "Война не окончена, война не проиграна".

Теперь и он - в эвакуации.

Грустно, но я всё же римским салютом приветствую выход первого номера "Русского времени", нового журнала, журнала нужного. Меня даже не смущает присутствие в нём такой фигуры, как Гейдар Джемаль. Пока есть возможность, нужно присмотреться и спокойно обсудить, кто из разнообразнейших консерваторов планеты Земля нам истинный друг, кто - временный попутчик, а кто - стратегический союзник. Кто - достойнейший враг, а кто - и представитель несовместимого биологического вида.

Разбираться нужно сейчас, пока Господь ещё слышит молитву "о благорастворении воздухов, об изобилии плодов земных и временех мирных". Дальше будут работать другие инструкции, единственно пригодные на войне. Например: "Ваххабит - без усов и без трусов". Так учат в командных училищах будущих политруков. Правильно, между прочим, учат - в полевых условиях не до религиозных дискуссий. Но сейчас ещё вполне до них.

Это я, если не поняли, о пока-своевременности и всё-ещё-полезности журнала "Русское время".

Евгений МАЛИКОВ

Кедр над стеной монастыря

РАКУРС С ДИСКУРСОМ

Разговор с писателем Михаилом Тарковским

- Сбиваешь ты меня своим фотоаппаратом. Ты или слушаешь, или фоткаешь! - Михаил читает стихи с начала. Стихов, по его собственному признанию, он не писал в тайге уже лет пятнадцать. Поэтому в озвучивании их был особенно воодушевлён - ему нужно было подняться с кресла и читать стоя, голос в нескольких местах пресекался, а на глазах у приехавшего ко мне в гости писателя и охотника иногда вскипали слёзы Я отложил фотоаппарат и стал слушать. Полтора десятка лет назад, когда мы познакомились, внешне он очень походил на своего дядю - всемирно известного кинорежиссёра Андрея Тарковского. Однако, как я тогда запомнил, Михаил этим-то и тяготился. Уже в те времена он, покинувший столичное жильё, обитал в таёжной деревне Бахта, что затерялась в Туруханском районе Красноярского края, и писал о Сибири, охотниках и рыбаках, подчёркивая, что для него "это никакая не экзотика, а самая привычная жизнь". Названия его повестей говорят сами за себя: "Ложка супа", "С людьми и без людей", "Бабушкин спирт". Недавно в Издательском доме "Историческое наследие Сибири" вышел в свет его итоговый трёхтомник - "Замороженное время", "Енисей, отпусти!", "Тойота-креста".

Я вслушивался в его строки: "То ли деньги высушили руки, то ли небу выбили стекло". Они стали жёстче, суровее. И вглядывался в его лицо. Передо мной стоял человек, не утративший черты фамильного сходства, но уже не походивший на Андрея Тарковского. Лицо Михаила опростилось, огрубело и даже осунулось, но вместе с тем обрело какую-то внутреннюю правоту, с которой не страшно нигде - ни в тайге, ни в лабиринтах столицы, где живут его родители и уже взрослые дети, ни на Транссибе, ни на его любимых Курильских островах.

- Михаил, ты уже тридцать лет обитаешь в тайге. Не задумывался над вариантами судьбы? Предположим, не в Бахте ты это время прожил, а в Москве. Что бы было?

- Ничего бы не было. Впрочем, глупо делать предположения о собственной жизни. Но если допустить такой вариант, то я, наверное, тогда бы не на Енисее жил, а где-нибудь на Дальнем Востоке. Меня всегда манил ну, что ли, великий голос земли. Я без него просто жить не мог. Очень много читал Арсеньева, Астафьева, Федосеева, да и бабушка настраивала на лесную жизнь, за что я ей благодарен так, что сказать нельзя. Да, та самая бабушка Мария Ивановна Вишнякова, мать дяди Андрея, которую он снимал в "Зеркале".

- Ну хорошо, влияние бабушки А опыт Андрея Тарковского?