Литературная Газета 6247 ( № 43 2009)

Искусство бидермейера охватывает спокойный период европейской истории от конца Наполеоновских войн до начала европейских революций 1848 года. А нам хорошо бы помнить, что первая половина XIX столетия — золотой век русского искусства.

В Австрии в понятии «бидермейер» объединилось искусство разных мастеров и разных направлений (от запоздалых вспышек классицизма и ампира до «бурного» романтизма и «скромного» сентиментализма). У нас эта эпоха представлена в живописи не единым «стилем», а замечательными мастерами, такими как Брюллов, Иванов, Венецианов, Федотов, Кипренский, — которые шире и многограннее какого-либо «направления». Поневоле сравниваешь и приходишь к выводу, что столь ярких и самобытных фигур (пожалуй, за исключением Фердинанда Георга Вальдмюллера) выставка австрийского бидермейера нам не явила.

Князья-меценаты отчасти определили её состав — множество работ связано с их семейным бытом, портретами детей, интерьерами, парками и окрестностями их дворцов, поездками, в которых их часто сопровождали «домашние» художники — Петер Фенди, Фридрих фон Амерлинг и другие.

Итак, стремление к уюту? К семейным ценностям?

Но как-то внешне, в угоду восторжествовавшим «массовым» вкусам, без личностного вживания, без «жара души» (как мы привыкли, глядя на пронизанные лиризмом полотна Венецианова и страстным сарказмом — Федотова). «Холодно и трезво отвечая на требования времени», — поясняет автор каталожных статей Иоганн Крефтнер этот способ подхода к миру художников бидермейера.

Чего я не увидела в большинстве экспонированных работ, так это как раз искомой «простоты и естественности». Бюргерский дух, дух торговли (пресловутого «рынка») как-то охладил и ожесточил сердца. И если художник хочет нас растрогать, то он изображает уже нечто настолько гламурно-приторное, что в ужасе отшатываешься (впрочем, есть множество любителей подобных сцен!).

Виртуозно исполненный Фридрихом фон Амерлингом в какой-то «гиперреалистической» манере, вплотную приближающей модель к нашим глазам и показывающей её откуда-то сверху «Портрет принцессы Мари Франциски фон Лихтенштейн в возрасте двух лет» (1836) кажется кукольным и чудовищно-безжизненным.

Или «Погруженная в мечты» (1835), где нам прямо разжёвывают и в рот кладут, как это «погружение» должно происходить у юных особ: задумчивый взгляд, тёмная прозрачная накидка на волосах, рука у сердца, а в другой — открытая книжка. Вот откуда мечты! Вы думали — из жизни? Набор романтических «штампов», осмеянный в пушкинском «Онегине», неприемлемый для «строгих» по исполнению, но необыкновенно поэтичных женских образов Кипренского.

Пожалуй, лишь в портрете гравёра и резчика Франца Ксавера Штебера (1837) художник отрешился от «массовых» вкусов и, сохранив живописное мастерство, передал также некую внутреннюю интеллигентность, печаль, надлом этого «мужичка средних лет» в круглых очочках, с подозрительно красным носом и с высоким лбом мыслителя. Тут не всё ясно, не всё на поверхности, лицо можно вспомнить, а вот лица девиц — никогда!

Жанровые сценки…

Самый распространённый, как и полагается в «средних слоях», приверженных к уюту, жанр…

Но и тут встречаем при мастерском исполнении или «литературную» описательность, или какую-то беглую, холодноватую «незаинтересованность» взгляда. Изображаются житейские «казусы», а не то, что обжигает сердца, как в простых и исполненных чувства крестьянских жанрах Венецианова.

Вот молоденькая служанка, чья наклонённая фигурка в белой кофте и серенькой юбке как бы по диагонали разрезает пространство (превосходно найденная композиция!), закрывает дверь своей комнаты на щеколду (Петер Фенди, «Осторожная служанка», 1834). Мило и забавно, но мы не видим лица, всё упёрлось в «типичную» ситуацию, а не в личную историю…

В «социальных» жанрах тот же холодный, беглый, отстранённый взгляд (Йозеф Данхаузер «Вскрытие завещания», 1844). Нам показывают забавную и одновременно «патетическую» типовую сценку — потрясение обманутых родственников, равнодушие или любопытство остальных.

Насколько наш Павел Федотов компактнее, собраннее, артистичнее и как все его молодые «хлыщи» («свежие» кавалеры, аристократы, военные) пропущены через собственную «жизнь и судьбу»!

Выделяются работы Фердинанда Георга Вальдмюллера. В лучших — как раз обнаруживаешь ту «простоту и естественность», которых так не хватало у прочих живописцев. Но и ему они, как видно, давались непросто.

Вызывающий бешеный ажиотаж зрителей натюрморт «Розы» (1843) мне кажется чрезмерно натуралистичным, ядовитым по цвету и почти уже переходящим в разряд узоров на подносах и сервизах.

Но несколько показанных на выставке пейзажей и крестьянских сценок привлекают своей благородной простотой и изысканностью исполнения.