Литературная Газета 6248 ( № 44 2009)

— Я и сейчас в случае необходимости выполнил бы поручение, сопряжённое со стрессом, беспокойством. Например, когда перед самой войной в Ираке я полетел к Саддаму Хусейну, чтобы передать ему устное послание Путина, никто не мог мне дать полную гарантию безопасности. В деталях же не было известно, что и как. Но превалирующим моментом являлось то, что поручение надо выполнить. Оно важно для страны, для мирового сообщества. Это не громкие слова… Потом, что вы имели в виду, говоря о профессиональных бонусах? Уважение цеха, одобрение коллег? Разумеется, для меня такие категории всегда имели значение. Но не ради этого я подчас оказывался в не самых спокойных местах. Наверное, в первую очередь мною двигал долг. Азарт, честолюбие имели прикладное значение.

— О чём человек думает под обстрелом? Вот вы в Бейруте в 1976году?

— Я просто не успел испугаться. В Ливане шла гражданская война. Я возвращался со встречи с руководителем маронитского лагеря Камилем Шамуном, которому передал слова Москвы о готовности сыграть посредническую роль в прекращении кровопролития. Шамун находился в президентском дворце под Бейрутом. По дороге туда повезло: ни одного выстрела. Решили отпустить машину сопровождения. Но во время беседы с Шамуном в порту началось столкновение мусульман с христианами. Оно, как огонь, перекинулось в город. Еле добрались назад. А выехавшую раньше машину сопровождения расстреляли в упор. Сидевшему в ней сотруднику нашей разведки перебило позвоночник…

— Бейрутской встряски вам не хватило, чтобы избегать щекочущих нервы сюжетов, завязать с героизмом?

— Какой там героизм! Вот героизм был, когда, живя зимой в землянке у курдов, я неделю с себя не снимал шерстяной спортивный костюм. Вернувшись в Багдад (а я никогда в отелях не принимаю ванну — только душ), первым делом налил ванну и долго из неё не вылезал (смеётся).

Кстати, я не был единственным из советских журналистов, кто встречался с Мустафой Барзани.

— Мы же уточнили: в конце шестидесятых.

— Так правильно.

— У вас, конечно, не было оружия?

— При себе нет, зачем? Но вообще у меня оружие есть. Наградное. Два ПСМ — от двух министров обороны России. Один пистолет — от директората Службы внешней разведки. Ещё один подарен югославами. Есть пистолет от начальника разведки Иордании.

— Вы хорошо стреляете?

— «Прикреплённые» хвалили. Давно не был в тире, но очень люблю. В Белом доме прекрасный тир. Раза два-три я туда ходил. Однажды после ужина — вместе с директором-распорядителем МВФ Мишелем Камдессю. Черномырдин возил его на охоту в одно из подмосковных хозяйств, а я решил позвать в тир. Не знаю, какие результаты Камдессю показывал в присутствии Виктора Степановича, но при мне стрелял метко.

— А где вы храните свой боевой арсенал?

— В сейфе. В принципе я никогда бы не выстрелил в человека. Но если бы, скажем, узнал, что кто-то издевался над моей внучкой, рука бы не дрогнула.

— Вы прямо как «ворошиловский стрелок».

— Не дай бог оказаться в такой ситуации…

— Ближний Восток напоминает перенаселённую коммуналку, где застарелые обиды и претензии соседей чуть что всплывают на поверхность, перерастая в мордобой. Раздоры мешают всему дому, но любые сторонние попытки наладить порядок тщетны. Разнимут ненадолго дерущихся, а вскоре, глядишь, вспыхнет новая свара. Ситуация тупиковая. Выхода нет?

— Я много прожил на этом свете и хорошо помню времена, когда на арабском Ближнем Востоке вы ни за что не встретили бы в газетах слово «Израиль». Нельзя было произносить: «израильский министр», «израильская политика». Только — «сионистский министр», «сионистская политика»… А сейчас в Тель-Авиве находятся посольства Египта, Иордании. Все арабы предлагают мир. Хотят лишь вернуть территории. Причём какие территории? На это мало обращают внимание. Арабы теперь считают, что Израиль должен вернуть земли, захваченные во время «шестидневной войны» 1967года. Взамен готовы подписать мирное соглашение со всеми вытекающими последствиями: признание, установление дипотношений.