Призрачных благ
и тщеславных страстей
Ты поклонись храмам древней Каширы
И подивись свету монастырей.
Радость моя, в этом горестном мире
Есть тот далёкий,
но светлый причал –
Там наша юность осталась, в Кашире,
Там нашей жизни начало начал.
Радость моя, в этом солнечном мире,
Полном надежды, любви и добра,
Ты приезжай повидаться в Кашире,
Ведь расставаться подходит пора.
Родные места
Чуть тронут лес раздумьем осени,
Здесь лета бабьего покой,
И у судьбы совсем не просим мы
Другой страны, земли иной.
Нам нет роднее места отроду
С той родниковою водой,
Где мы гостим, седые отроки,
С тобою у земли родной.
Ревнуйте о дарах духовных
Средь суеты, наветов злобных
Стремитесь людям благо дать.
Ревнуйте о дарах духовных,
Да снизойдёт к вам благодать.
Когда же тьма так безысходна
И, кажется, просвета нет,
Ревнуйте о дарах духовных,
Да озарит вас горний свет.
Когда душа светла, свободна
И хочется весь мир обнять,
Ревнуйте о дарах духовных –
Вас не покинет благодать.
Сергей АСТАНИН
***
Жадность всюду лепит ценник.
«Люди гибнут за металл».
Кто из нас не жаждал денег,
О богатстве не мечтал?
Любит деньги искуситель,
И тому две тыщи лет,
Подло предан был Спаситель
Неспроста под звон монет.
Но у крайнего предела,
Инвалютой не шурша,
Прочь из скаредного тела
Нищей выпорхнет душа.
***
Огнехвостым, вертящимся змеем
Отделилась ступень корабля,
И к премудрым экранам-дисплеям
Наклонилась старушка-Земля.
Но едва ли покажут экраны,
Что, пронзая межзвёздную ночь,
Нас относит на «шаттлах»-«буранах»
От Божественной истины прочь.
Не в упрёк дерзновенным скитальцам
В бедный храм у дороги войдём
И вздохнём о сподвижниках-старцах,
И пригрезится в храме пустом,
Как, трудясь
с вдохновенным упорством,
Окрыляя молитвой сердца,
На одном лишь сухарике чёрством
Долетали они до Творца…
Часовня в Дунине
Совместный проект "Подмосковье"
Часовня в Дунине
НАСЛЕДИЕ
Попала я в музей М.М. Пришвина в Дунине под Звенигородом совершенно неожиданно, прямо на Рождество, 7 января. И день этот стал самым дорогим для меня в этот год подарком. Я ехала поздравить своих детей, которые снимали дачу неподалёку, и мы договорились встретиться у музея Пришвина. Было снежно и холодно. Вокруг ни души. Люди отдыхали после рождественской ночи. Звенящая тишина. Только снег под ногами хрустит. Музей был закрыт. Но тут подъехала ещё одна машина, из которой вышел мужчина и уверенно позвонил в дверь. Она скоро открылась, и на пороге показалась маленькая женщина. Подошли мои дети с внучками, и мы вошли в музей. Незнакомый мужчина был, видимо, завсегдатай здесь.
– Можно ли открыть храм? – спросил он.
Неподалёку находилась маленькая часовня, мы часто ходили мимо, но были уверены, что она не открывается.
– А можно, и мы с вами? – в свою очередь попросили и мы.
Женщина взялась проводить нас до часовенки, открыла её и радостно спросила двух моих внучек:
– За братиком пришли? Просите у Матери Божьей, она у нас чудотворная, с Афона. И привёз её вот этот человек, – она показала на мужчину.
Мы благодарно поприветствовали его, постояли у иконы, каждый со своей просьбой.
А потом все вместе вернулись в музей.
Я всегда удивляюсь музейным работникам, которые берегут память о людях, чья жизнь не прошла даром. Берегут трепетно и бескорыстно. В Дунине меня ждало не удивление – потрясение! Долгие годы без всякой финансовой поддержки после смерти хозяев дома – Михаила и Валерии Пришвиных – совершенно добровольно две женщины, Яна Зиновьевна Гришина и Лилия Александровна Рязанова, сделали всё возможное, чтобы сохранить для потомков память о человеке, который так талантливо и оригинально владел словом. Истинные хранители культуры, они открыли мне мир писателя, человека, каждая минута жизни которого была отдана слову.
Михаил Пришвин всегда ассоциировался у меня с «певцом природы», автором детских и охотничьих рассказов. В музее передо мной выросла личность необыкновенной духовной высоты: философ, публицист, поэт. Хотя цельным его назвать нельзя: личная и творческая раздвоенность открывается нам в его дневниках, которые он вёл всю жизнь. Сегодня опубликовано уже 6 томов (с 1914 по 1929 гг.), всего будет 32 тома. Невероятная работоспособность! Никому из близких он не показывал их. Говорил: «Мои тетрадки – моё оправдание».
Но вот что интересно: какие тяжёлые времена достались на долю писателя, а читаешь дневники – и не находишь озлобленности, гнева, осуждения, жалоб. Писатель, несмотря на трудности и потери, нехватку самого необходимого, никогда не терял надежды и нёс в себе ощущение радости бытия, и его слово странным образом передаёт эту радость своим читателям. Есть настоящие, хорошие писатели этой поры, но Пришвин уникален именно тем, что сумел донести до сегодняшнего времени своё слово о радости.