Литературная Газета 6255 ( № 51 2009)

– Здесь много детей-инвалидов. Для них это очень хорошая среда, – говорит Людмила Сафонова, начальник окружного управления социальной защиты Зеленоградского административного округа. – Занятия спортом, двигательная активность – первый и единственный способ восстановления функций после травм, заболеваний, а для инвалидов детства – возможность поддержать здоровье, развить коммуникативные навыки. Участвуя в различных соревнованиях, человек вынужден совершать поездки, колясочники учатся умело передвигаться по всему городу, преодолевая те же трамвайные пути или бордюры.

Каждый человек занимается чётко по своей программе, как правило, три месяца. Длительность и интенсивность курса выведены опытным путём, конечно, опираясь на последние разработки медицинской и спортивной реабилитации, физкультуры и спорта. Пройти курс можно дважды в год. Оснащение залов позволяет заниматься такими видами спорта, как волейбол, настольный теннис, дарц, боча, атлетическая гимнастика, общая физическая подготовка, армрестлинг. Только в этом году центром проведено около 70 соревнований, в которых приняли участие более 2500 человек. Такие спортивно-массовые мероприятия позволяют людям с ограниченными возможностями не только улучшить своё физическое здоровье, но и почувствовать себя частью коллектива, равными среди равных.

Алексей СУТУРИН

Под оком Господним

Человек

Под оком Господним

КНИЖНЫЙ РЯД

Куманьков А.Е. Благослови детей и зверей. – М.: Ключ-С, 2009. – 192 с.

Доведись мне украшать «зал славы» художников, рисовавших детей, Антон Куманьков вряд ли пришёл бы на память в числе первых. Стену напротив входа я посвятил бы Диего Веласкесу с его многочисленными инфантами. Одесную разместил бы парадные портреты английских юношей-лордов Томаса Гейнсборо. Ну а ошуюю сквозь выломанную стенку я открыл бы перспективу на галерею гигантских фотоплакатов Готфрида Хельнвайна, развесив среди развалин его «Спящих ангелов».

Почему?

Вопрос серьёзный. И начать ответ на него необходимо издалека. Как относится к детству традиционная культура? Та, что осталась относительно нетронутой в среде примитивных народов? Довольно грубо. Детей убивали. Иногда физически. Всегда – инициатически. Ребёнок не играл в жизни племени никакой роли. Ценность детства была провозглашена Иисусом, до Него никакой идеи чистоты, непорочности и простодушия отрочества не было. И если даже христианство (вопреки заблуждениям прекраснодушных и расслабленных мечтателей) не слишком-то сентиментально, то чего мы ждём от мифологизированного сознания?

Это присказка, без которой невозможны дальнейшие рассуждения о художнике Антоне Куманькове. Сказка здесь: наряду с Веласкесом, Гейнсборо и Хельнвайном Куманьков продолжает традицию «светской иконописи», значительно, впрочем, отличаясь от всех трёх упомянутых.

Диего Веласкес выявлял Образ Божий в лицах Его помазанников; девочки-инфанты письма Веласкеса красивы по богоподобию: человеческое и божественное присутствует в них нераздельно и неслиянно. Несколько иное предлагает Гейнсборо. Юные аристократы живописца легки, красивы не общей, но индивидуализированной красотой. Готфрид Хельнвайн – наш современник. Он устраивает выставки в разрушенных готических соборах. Его «Спящие ангелы» суть заспиртованные уроды. Дети на его фотографиях – бестелесно-прекрасны. Австриец Хельнвайн не отказывает в личной святости даже нерождённым детям. Поскольку ребёнок появляется в момент зачатия (священный прообраз – Благовещение), то и «Спящие ангелы» Хельнвайна «есть Царство Небесное».

А что Куманьков?

Графические работы этого художника менее всего психологичны. В них нет индивидуальности модели. Они по-хорошему иллюстративны и служат иллюстрацией не столько к событиям нашей жизни, сколько к той же самой христианской доктрине детства. Антон Куманьков уже сам этот возраст рассматривает как феномен христианской культуры, но это рассмотрение менее всего рассудочно. Куманьков – сам наблюдатель-ребёнок, и дело здесь не в его личной инвалидности, позволившей ему прожить жизнь, несколько отличную от жизни здоровых детей. В его случае – жизнь, более защищённую от жестокого взрослого мира.

На портретах Антона Куманькова нет детей-красавцев. Нет и детей-инвалидов. Исчезающе мало истинно благородных, античных лиц. Зато много типичности. Той типичности, которая предписывалась, например, канонами иконописи.

Куманьков не рисует индивидуальности. Девочки-гречанки столь же красивы, сколь и русские девочки. Те и другие неуловимо напоминают девочек-японок. Все персонажи Куманькова хороши условной красотой детства. Продиктованной не столько античной эстетикой, сколько христианской аскетикой.

Благополучные американки соседствуют с отечественными детдомовками. Достаток и безопасность проступают красотой спокойствия. Страх и бесприютность не стирают проявлений человеческого. Разница между детьми – моделями Антона Куманькова – подчас огромна. Даже внешне.