Литературная Газета 6261 ( № 57 2010)

– Гачев – гений! Мы с ним были друзьями. Но это самый безобразный космос из всех космопсихологосов, придуманных Гачевым! Он рассуждал так: когда евреи прибыли в Россию с земли Обетованной, которая представляла собой небольшой земельный удел, они от этих снежных гигантских просторов просто «охренели» (на самом деле он сказал грубее). Это слово его, употреблённое применительно к описываемой ситуации, – потрясающее! Но вот тут вкрадывается противоречие: евреи, не имея своего космоса, «охренели» от русского космоса и… стали писать замечательные стихи про ту же Россию. Например, Мандельштам, Пастернак и Бродский. Судьба еврейского народа после Ветхого Завета свидетельствует: еврей не имеет своей земли, но при этом имеет всю землю в качестве своей. В данном смысле он – межкультурный Протей: объединяет все культурные пространства и живёт свободно-протейно. Как, собственно, и сам Гачев. И вот так он якобы лишил природных евреев космоса. А природных евреев не существует – они только в диаспоре. У евреев есть такая песня: «Встретимся в Иерусалиме». И я подумал: «Если они встретятся в Иерусалиме, они не смогут сказать в качестве императива: «Встретимся в Иерусалиме», поскольку все они уже там.

РАБИНОВИЧ КАК АЛХИМИК

– Вы – автор трактата «Алхимия как феномен средневековой культуры». Насколько повлияло на вас как поэта погружение в алхимические глубины? Кстати, ведь в обывательском представлении алхимия есть нечто лженаучное…

– Моя задача в том и состояла, чтобы развеять обывательское представление об алхимии как лженауке. Может быть, это вовсе не наука? Лженаучным бывает то, что выдаёт себя за науку. Я вообразил, что алхимическое мышление – особый тип мысли, который был присущ средневековому человеку, и этот тип мысли не может никогда кончиться – он существует и сейчас. Теперь – что роднит алхимию с поэтическим образом мышления? Средневековому алхимику запросто сказать, допустим, такое: «Возьмём три унции ртути и прибавим к ним пять унций злости». Во-первых, этот парадокс взрывает уют здравого смысла, во-вторых, присущ любой поэтической мысли как таковой. Вот чем алхимия сродни поэтическому. И, в свою очередь, вот отчего поэтическое, если это настоящая поэзия, является свидетельством алхимического способа мышления.

– И посему вас можно назвать поэтическим алхимиком?

– Некоторые меня так и называют. По-моему, это тоже неправильно. Потому что от настоящего алхимика я отличаюсь тем (чем я схож, я уже сказал), что алхимическое дело – глубоко серьёзно, а поэт – человек лёгкий.

РАБИНОВИЧ КАК СИНИЦА

– В своей книге стихов «Синица ока» вы написали:

Из всего, что есть, пожалуй,

Предпочтение отдам

Трём божественным началам:

Ева, яблоко, Адам.

Из этого следует, что вы – поэт Начала. Чем это грозит читателю, который перекормлен всевозможными блюдами конца света?

– А конца света не бывает. Для того, кто живёт, смерти нет! Следовательно, нет конца света. Но вы верно заметили: «читатель перекормлен» всякого рода дурной эсхатологией. Вот неизвестно, что все люди смертны! Это – индуктивное заключение, основанное на опыте. А раз что-нибудь основано на опыте, этот опыт до конца исчерпан быть не может. А вдруг кто-то не умер?.. И тогда вся индуктивная логика летит к чёрту! Оптимистично?

– Весьма! Почти как в вашем стихотворении про «Синицу ока». Вы там пишете, что правым глазом вы «обличаете мир сквозь дымы». А левым «видите синь такую – веселей синицы молодой…» Это нечто физиологическое, или – образ?