Литературная Газета 6274 ( № 19 2010)

Если мы разворачиваем у себя либеральную механику бытия, то понятно, что делать. Понятно, какой должна быть политическая организация государства: демократия, свободные выборы, конкуренция партий за голоса избирателей. Понятно, каким должно быть общество – гражданским, то есть местное самоуправление и множество независимых общественных организаций, защищающих человека от государства. Понятно, какой должна быть экономика – рыночной с бóльшими или меньшими элементами этатизма (государственного регулирования).

Всё действительно ясно.

Есть конкретные западные образцы, есть проверенные работающие модели. Прикладная проектность либерализма сомнений не вызывает.

Ситуация в корне меняется, как только мы переходим к патриотическому дискурсу. Данное мировоззрение предполагает, что у России (или у русского этноса) наличествуют некие особенности (константы) национального бытия, которые сложились в процессе исторического развития и потому не могут быть произвольно изменены. Этими особенностями Россия отличается от западных стран, и их необходимо учитывать в моделях социального проектирования.

Внешне вроде бы убедительно. На первый взгляд.

Однако когда пытаешься выяснить, что собой представляют эти константы и чем именно они проявляют себя в специфике национального бытия, то как раз и начинается болботание о некоей особой «духовности» русского этноса, которая присуща ему изначально и определяет практически всё.

Причём я даже не возражаю.

Пусть русский народ будет самым духовным в мире.

Да ради бога. Пожалуйста.

Но у меня тут же возникают вопросы:

Каковы аналитические параметры этой «духовности»?

Чем они отличаются от аналогичных параметров Запада?

И главное: как эту «духовность» можно развернуть в конкретные политические, социальные и экономические технологии, отличные от либеральных, но не менее эффективные?

Ответы на эти вопросы современная патриотическая философия не даёт.

А что в итоге?

Между тем даже история наших недавних реформ убедительно демонстрирует, что при наложении западного концепта на российский этнокультурный материал автоматического сцепления не происходит. Более того, концепт искажается, трансформируется, превращается в нечто далёкое от исходной позитивной модели.

Строили ведь, по-моему, цивилизованное европейское государство.

А ЧТО В ИТОГЕ?

Олигархический капитализм?

Клановая корпоративность?

С аналогичной проблемой столкнулись в своё время и англичане, когда покидали колонии Британской империи.

Англичане, надо сказать, очень грамотно уходили из своих колоний. Они оставляли местному населению налаженный государственный механизм: правительство, парламент, сформированные в результате демократических выборов, министерства, ведомства с чётким распределением функций между ними, вертикальные связи, горизонтальные связи, формализованный документоооборот. Англичане даже готовили местных специалистов, умеющих управлять данной механикой. Считалось, что продумано и предусмотрено буквально всё. Но как только англичане покидали страну, эта отлаженная система безнадёжно разваливалась.

Местные этнические традиции, те самые константы национального бытия, оказывались сильнее, чем рационализированная западная государственность.

Теперь ситуация повторилась у нас в стране.

Как уже было замечено: история ничему не учит.

НА КРАСНЫЙ СВЕТ

И, кстати, лично меня в реальности национальных констант убеждают вовсе не толстые монографии, написанные к тому же неудобочитаемым языком, а небольшая история, произошедшая лично со мной в городе Любеке, расположенном на балтийском побережье Германии.