Литературная Газета 6274 ( № 19 2010)

Раскину я руки,

Речную долину обняв.

Вновь в выси кристальной

Восстанет слепящее око.

Я сын твой опальный.

Я здесь остаюсь навсегда,

В той глуби зеркальной,

В том ветре, летящем высоко,

В том облаке дальнем,

Плывущем в другие года.

…Вечер этого дня тоже был длинным. Я выходил в темноте к нашей старой яблоне. Её длинные ветки, потрескивая, клонились к земле под тяжестью наливающихся антоновок. Сквозь её листву мерцали яркие звёзды. Они время от времени, как это бывает в августе, срывались, перечёркивая небо острой полоской света.

Но от этого звёзд в небе меньше не становилось.

Владимирская область

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Днестровская ладья

Портфель "ЛГ"

Днестровская ладья

Юбилейные заметки на полях книги Игоря Гамаюнова

Борис МАРИАН, КИШИНЁВ

Можно ли вместить в трёхсотстраничном романе хронику всей жизни одного человека, то есть целую эпоху длиной в 60 лет? Я не мог в это поверить, пока не прочитал книгу прозы Игоря Гамаюнова «Свободная ладья» (АСТ, 2009), а в ней – роман-хронику «Майгун (1947–2007)». В книге помимо упомянутого романа напечатана подборка рассказов, а также несколько эссе – из тех, что публиковались в своё время в «Литературной газете», прославив автора как мастера этого жанра.

Ещё более знаменит Игорь Гамаюнов своими судебными очерками, печатавшимися в той же «Литгазете», где он проработал почти три десятка лет.

Меня книга Гамаюнова притягивает ещё и тем, что её автор – наш земляк, начинавший свою литературную и журналистскую работу в молдавской печати 60–70-х годов.

Когда я читал роман, мне казалось, будто перелистываю страницы собственной биографии. Что-то тёплое, родное зашевелилось в душе, стоило мне погрузиться в повествование о жизни провинциального послевоенного райцентра в живописном уголке бессарабской степи, у излучины Днестра. Ведь я тоже рос в те же послевоенные годы в таком же степном райцентре, но, правда, без реки, и даже в такой же учительской семье. И потому по ходу развития сюжета узнавал как старых знакомых большинство персонажей: в главном герое семикласснике Викторе Афанасьеве – себя; в его «пассии» Кате – мою первую любовь Нелю; в сумасбродной, политически «неподкованной» Лучии Ивановне – нашу «румынку» Ларису Ивановну. У чудаковатого «француза» Бессонова, основного и почти единственного положительного персонажа романа, нашёлся и у нас, в Тараклии, аналог – правда, не «француз», а «француженка» Лидия Алексеевна, в довоенные годы учившаяся в Сорбонне и тоже заразившая всю школу и её окрестности любовью к французскому языку и литературе… Словом, deja vue какое-то!

До боли похожим оказалось и отражение большой партийной политики в нашем маленьком захолустье, где, как и в гамаюновских Оланештах, местные власти искали собственных «космополитов». И самое смешное – находили таковых. У нас, к примеру, этот крест выпал на долю замечательных, очень популярных среди местного населения двух врачей…

И вот мы, 17-летние сельские парни и девушки поколения «пятидесятников», пройдя начальную суровую школу жизни, встретились в вузовских аудиториях, в редакциях газет, радио и телевидения. Сходились легко, дружили искренне, потому что за плечами у нас были одинаковые мечты, а впереди – одинаковые проблемы. Тогда-то, году в 62–63-м, мы и познакомились с Игорем Гамаюновым – корреспондентом кишинёвской газеты «Юный ленинец», выпускником МГУ. Не скажу, что мы с Игорем были друзьями, но товарищами – это точно. Было в нём, молодом и пылком, нечто мужское и мужественное – какая-то принципиальность и порядочность, что ощущалось даже в первых его газетных публикациях и что привлекало меня.

Конечно же, я и подумать не мог, что через несколько лет он вдруг подастся в Москву и завоюет там дефицитнейшую печатную площадь в «Огоньке» и в «Литгазете», где со временем перенял роль асов писательской публицистики, прославившись затем своими документальными книгами на криминально-правовую тематику. Ну а то, что он к тому же стал первоклассным писателем, входящим, по моему мнению, в первую десятку мастеров российской прозы, – это вообще для меня приятное потрясение.

Я ведь говорю это не только по юбилейной надобности, а как честный завистник, прочитавший многое из написанного им с красным карандашом в руке и в тёмных критических очках на переносице. Вывод: И. Гамаюнов – мастер драматического сюжета (ну так это он руку набил на судебных очерках, говорил я себе), излагает мысль кратко и чётко (ну так это газетная школа!), поэтичен (начитался Паустовского!).