Литературная Газета 6286 ( № 31 2010)

– Мягко говоря, очень ему не понравилось. Я тоже смотрела, и меня буквально затрясло от того, что я увидела. Я, конечно, не определила, что с картиной ещё что-то сделали. Я просто возмутилась тем, что получилось от раскраски. Картина стала плоская, будто из неё попытались сделать анекдот, исчезла глубина. Я восприняла это как своеобразную месть.

– Чему или кому? Поколению? Эпохе?

– Творчески состоятельным людям, сумевшим создать культовый фильм. Поколению, к которому они принадлежали. А может, и очередной удар по советскому прошлому. Подлый и жестокий. Не знаю, так ли это, но выглядит именно так.

– А почему вы говорите, что раскрашенный фильм получился плоский? Ведь, казалось бы, цвет придаёт фильму б'oльший объём.

– Для чёрно-белого фильма накладывается совсем другой грим. И когда лицо раскрашивается, эти тени вокруг глаз, которые предназначены для того, чтобы сделать взгляд более глубоким, и которые невозможно убрать, выглядят, как грубо наложенная декоративная косметика. А в чёрно-белом варианте это смотрится совершенно натурально.

– Именно поэтому вас затрясло?

– Да, меня шокировало то, что я увидела. Папа превратился… Я не хочу говорить, в кого он превратился, но это действительно ужасно. И потом, эти яркие шарфики под его чёрный костюм. Раскрасили всё что могли. Никогда в жизни художником, режиссёром и оператором не были бы выбраны такие шарфики и такие костюмы. Всё было бы приглушённых тонов, в стилистике эпохи, совсем не таким, как в этой переделке. И потом, у папы в жизни яркие голубые глаза. А там они у него чёрные. Нас даже кто-то всерьёз уверял, что глаза раскрасить невозможно, но в картине «В бой идут одни «старики» мы увидели, что это не так. Там у всех яркие, цветные глаза. Кстати, та картина, на мой взгляд, не испорчена в отличие от «Семнадцати мгновений весны».

– То есть вы считаете, что в принципе старые ленты можно раскрашивать?

– Наверное да. То есть я хочу сказать, что не причисляю себя и папу к ретроградам, из тех, кто скажет: ничего красить нельзя, и точка. В искусстве, культуре не может быть каких-то общих правил, кроме одного: всё должно быть высокопрофессионально. И если вы берётесь что-то делать, вы должны я не говорю улучшить, но хотя бы не испортить. А для этого должна быть назначена экспертная комиссия на уровне Министерства культуры и Госкино. Народ, конечно, не сможет решать такие профессиональные вопросы, даже когда речь идёт о народном кино, но люди искусства должны быть к принятию таких решений причастны.

Необходимо сделать экспертизу, посмотреть, можно ли произвести такие работы, а если нельзя, закрыть этот вопрос.

А когда это делается без разрешения, хочется спросить: кто же у нас охраняет памятники искусства? В данном случае – золотой фонд нашего кинематографа? Ведь даже в рядовых картинах, когда их сдают Госкино, сегодняшние кинематографисты ничего не имеют права исправить. Сдали картину государству – и ни режиссёр, ни кто бы то ни было другой не может в ней ничего изменить.

– То есть если Лиознова сказала людям, занимавшимся раскраской: делайте что хотите, – это было неправомочно?

– Да, потому что картина принадлежит государству.

– Но что такое в данном случае государство? Безвестные чиновники среднего звена, которым ничего не стоит дать разрешение на подобный проект? Работа длилась три года, и в ней были задействованы специалисты пяти стран: России, Китая, США, Индии и Южной Кореи. Для большинства из них ни стилистика картины, ни её история не имеют никакого значения. Они просто получили деньги за большую работу. И немалые деньги.

– Я видела по телевизору, что красили-то как раз корейцы и китайцы.