Профессия журналиста дарит счастье путешествий. Мне есть с чем сравнивать. Предупреждения, тексты которых я привёл выше, в цивилизованной Европе покажутся если не оскорблением, то неудачной грубой шуткой. Или провокацией. По дороге из Вены в Зальцбург я видел знак, предупреждающий водителя, что в этом месте дорогу может пересечь семья… ежей. Будь, добрый человек, внимательнее. На автобане из Хельсинки в Тампере удивил другой знак: в этом месте через дорогу любят «перебегать» (очевидно, перепрыгивать, дожидаясь друг друга) лягушки. В Германии предупреждают, что на автобан может выбежать заяц. В Копенгагене я видел королевских кровей даму, убравшую с тротуара за своим голубым пуделем то, что он, бедняга, не донёс до прогулочной площадки. Дама при этом покраснела…
Вы понимаете, куда я клоню? В цивилизованных странах мягко напоминают, что ты – ЧЕЛОВЕК. Вершина природы. И будь добр этой вершине соответствовать.
Сергей ГЛЕБОВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Неоплаченный долг
Человек
Неоплаченный долг
ОЧЕРК НРАВОВ
Как бык с «мерседесом» бодался
Это происшествие, мелкое по городским масштабам, здесь, в деревне, разрослось до размеров душераздирающей драмы. И даже отодвинувшись во времени, не забылось. Если на улице у автолавки, в пёстрой очереди, состоящей из бабушек, их внуков и мужичков, страдающих «после вчерашнего», заходит разговор о тех днях, их обозначают словами:
– Ну да, помнишь, когда жуйковский бык фомичёвский «мерседес» забодал?! Вот тогда!..
И собеседники смеются.
Та памятная всем августовская ночь оказалась намного короче предыдущей только потому, что ровно в четыре часа предрассветную деревенскую тишину, густую, как черничный кисель, взорвала сиреноподобная сигнализация. Её угрожающее завывание, с визгливо-скандальными нотками, прокатилось по всей улице, вломившись в распахнутые по случаю аномальной жары окна, перебудило чутко спавших бабушек, затем их внуков, а следом и всех остальных, крепко почивавших дачников, просыпавшихся с одной и той же изумлённой мыслью: господи, да где это мы? Неужели опять в городе?
А сигнализация продолжала надрываться, только теперь в её пронзительные фиоритуры врывалось коровье взмыкивание, странное для нашей деревни, ибо за последние пять-шесть лет коров из-за ненадобности у нас повывели.
На улице в
предрассветной мгле замаячили фигуры, и им, выбежавшим первыми, предстала картина фантасмагорическая: стоявший на улице впритык к фомичёвскому дому продолговатый чёрный автомобиль, издавая стонущие звуки, судорожно сотрясался от ударов рогатого чудовища. Правда, потом, когда горячка воображения схлынула, выяснилось, что никакое это не чудовище и даже не бык, а всего лишь бычок, ковырявший рогом задний красный фонарь «мерседеса». Да и, говорят, не ковырял вовсе, а просто тёрся широким лбом.
Его с криками отогнали. Фомичёв, выскочивший из дома в трусах и домашних тапочках, опоясал бычка по крупу кривой палкой и, оглашая улицу непечатной лексикой, склонился над помятым багажником с разбитым фонарём. Затем, не одеваясь и не расставаясь с палкой, трусцой направился к дому Жуйковых, потому что знал: это они полгода назад купили бычка, держали его на привязи, откармливая к приезду сына. Павлик должен в сентябре демобилизоваться, а это ж такое событие, его всей деревней отмечать надо. Без мяса не обойдёшься.
Про что конкретно пытался поговорить Фомичёв с не проспавшимся Семёном Жуйковым, отмечавшим накануне чей-то день рождения, неизвестно. Известно лишь, что крыльцо Жуйковых, предсмертно скрипевшее последние полгода, под решительными шагами грузного гостя наконец окончательно треснуло, Фомичёв расцарапал сломавшейся доской босую ногу, из-за чего его диалог с Семёном не удался. Потому что, по свидетельству соседей, через минуту стал походить на соревнование – кто кого перекричит.
А на следующий день деревню облетела сенсационная новость, её мне, выразительно окая, сообщила соседка, обиравшая у забора кусты малины:
– Слышали, Фомичёв-то на Жуйкова в суд подаёт.
И изумлённо спросила:
– Это, что ли, по-людски? Да когда такое было-то?
Такого здесь действительно ещё не было.
Фомичёва уговаривали обойтись с Жуйковым «по-человечески», взяв с него какую-то сумму на ремонт, не позорить его и себя в суде по такому нелепому поводу, на что тот отвечал, беспорядочно жестикулируя:
– Да вы знаете, сколько он мне предложил? Тысчонку, говорит, дам, не больше! Там один фонарь несколько тысяч стоит, да помятый багажник выровнять – тоже тысячи набегут на три-четыре десятка, это ж не какой-нибудь «жигуль», а «мерседес»! Без суда я с этого гулёны и половины не получу.
– Зато он тебе дров на зиму наколет, – убеждали Фомичёва.
– Дров себе я и сам наколю, – отвечал он.