Литературная Газета 6294 ( № 39 2010)

– Были ли сложности с воссозданием в бронзе образа «Великого Государя и Великого Князя, Всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца»? Ведь мы имеем не такую уж богатую и выразительную его иконографию.

– Я, кстати, изначально не «согласился» с существующими изображениями Алексея Михайловича. На дошедших до нас портретах он выглядит слишком мягким для самодержца, этаким домашним пуфиком с пухлыми щёчками. Не верю, что таким мог быть Царь всея Руси. Хоть он и назван «Тишайшим», войны при нём шли, и государство активно прирастало новыми землями. Поэтому я попытался трактовать его более суровым, властным. Между памятником и существующими в учебниках по истории изображениями царя есть внешнее сходство, но психологическая трактовка личности – другая.

– А как вы относитесь к тому, что памятник Алексею Михайловичу установили на месте, где раньше стоял Ленин?

– По ряду причин считаю, что это правильно. Во-первых, именно он основал Новый Оскол. Во-вторых, Россия всегда была, что называется, намоленной страной, а Ленин – кто бы спорил, сильная личность, весьма умный человек – навязал ей атеизм. Но эта эпоха прошла, и мы возвращаемся к вере…

– Для вас это понятие, кажется, не пустой звук…

– По моим понятиям верующий – значит действующий, то есть регулярно посещающий церковные службы, соблюдающий посты и другие догматы веры. Так я жил прошлый год. Но сейчас я, скорее, верящий, то есть признающий существование Бога.

– А какие свои творения вы признаёте совершенными? Иными словами, есть ли работы, которыми гордитесь?

– Нет. И меня это радует. То, что было до сегодняшнего дня, – всего лишь этапы, которые проходишь во время формирования. Вот сейчас я чувствую себя дозревшим и профессионально, и внутренне. Есть задумка создать композицию «Адам и Ева» и мраморную работу «Духовное освобождение», которую я начал ещё на четвёртом курсе института. Тогда меня с этой идеей никто не поддержал, и, хотя за практику поставили пятёрку, работу эту я бросил, а сейчас вижу, какой она должна быть, и сделаю её заново.

– А как же памятники?

– Я уже выиграл конкурсы на установку в следующем году в Симферополе памятников композитору Алемдару Караманову и писателю Анатолию Домбровскому. Но это, по мне, не искусство в его высоком понимании, не «апогей творчества», а всего-навсего монументальная крупная скульптура, основанная на простой арифметике и соблюдении пропорций. Искусство здесь заканчивается после создания эскиза, а дальше – всё просматриваемо, предсказуемо. Во время настоящей творческой работы ничего нельзя просчитать заранее. Там такие открываются бездны, что итог абсолютно неизвестен.

– Вас послушаешь – придёшь к выводу, что современного монументального искусства в высоком значении этого слова попросту нет...

– Судя по тому, что я вижу в последнее время, это недалеко от истины. Столько уродства лепится! Причём авторы ничуть не обеспокоены тем, что их работы будут стоять на улицах и площадях и травмировать человеческую психику, в первую очередь детскую. Они руководствуются только желанием хорошо заработать. Доминирование наживы создаёт колоссальное нарушение городской среды как целостной структуры. Какое тут может быть искусство? Помню, в детстве мы с родителями часто ходили в Донской монастырь, рядом с которым жили. На его кладбище тоже есть памятники из бронзы и мрамора. И выполнены они изумительно, хотя сделаны на заказ, а не в качестве творческих самостоятельных работ. Само отношение скульпторов к своему делу было другое. Сейчас авторам мешают спешка и стремление побольше заработать. Но искусство – не та область, где можно урвать, не потеряв в качестве. Не будет чистоты, если ты идёшь этим сомнительным путём. Будет в лучшем случае ремесленничество, а по большей части – обыкновенная профанация.

– Но есть ли современные скульпторы, чьи памятники вам нравятся?