Литературная Газета 6296 ( № 41 2010)

– Это, несомненно, так. И что оно доказывает? Что культура – организм развивающийся и очень не линейный. Как у любого ребёнка. Он вроде растёт всё время в высоту и не понижается, но у него же бывают колоссальные периоды регресса. Когда вчерашний отличник вдруг становится полным балбесом. Точно так же и в культуре бывают всяческие откаты и временные предпочтения. Если говорить о Рубцове, это совершенно удивительный по интонации поэт, которому, на мой взгляд, не хватило судьбы, чтобы доразвиться, как и очень многим русским поэтам, умершим молодыми. Для культуры это – лишний вопросительный знак. И оно ведь зашкаливает, количество лишних вопросительных знаков. Поэтому невозможно говорить объективно, кто России суждён, а кто не суждён. На мой взгляд, шкала русской поэзии сбита. Не могу сказать, что безнадёжно. В конце концов даже усилия людей, которые создают бесконечные антологии русской поэзии, так или иначе нацелены на то, чтобы попытаться выправить ситуацию. И ты сам принимаешь в этом огромное участие, публикуя тех же «дикоросов» в Интернете и «Литературной газете». Это попытка создать как бы полный «перечень причин», заполнить зияния и пустоты. И я очень надеюсь, что когда-нибудь этот список всё-таки будет создан. И, если уместна эта аналогия, состоятся выборы – всеобщие, равные (подчёркиваю) и прямые. Тогда посмотрим. Это же будет не подтасовка, как в передаче «Имя России», когда голосуют за одного, а получается за другого. Вопрос здесь в том, кто придёт голосовать? Какое поколение воспитают те, от кого сегодня в ужасе бежит Строкань? Речь теперь уже об этом. Они ведь тоже далеко не дети.

– Есть такое словосочетание – «выход стиля наружу». Вот был осознанный затвор, избранное молчание. Но с какого-то времени вновь стали появляться твои стихотворные подборки – в «Новом мире», «Континенте», «Детях Ра». Что изменилось?

– Ничего, кроме того, что пошли отклики на мои стихи в Живом Журнале. Я даю ссылки – и люди читают. Потому что на самом деле «толстых» журналов никто не видит. Именно они сейчас виртуальны. А в Интернете всё-таки – живая жизнь. Я впервые за много лет услышала отклик.

– Названия публикуемых тобой циклов на слух, отягчённый «изячным искусством», далеко не поэтичны: «Утюг», «Талды-Кустанай», «Матчасть». Будто сказалось пребывание автора в некой подвально-скобяной темнотище. Отчего такая тяга к «чугунным» словам?

– Поэт слов не выбирает. В том смысле, что они в нём живут, как книги в библиотеке. Если он знает свою библиотеку, он просто в нужный момент протягивает руку, находя необходимое. А сегодня, в эпоху адаптированного русского языка, на мой взгляд, задача поэта заключается в том, чтобы, ко всему прочему, восстанавливать языковую полноту и единство. Вот почему Солженицын всю жизнь пополнял «чугунными» словечками свой «Словарь языкового расширения». Это то, чего, наверное, не смог бы сделать датчанин Даль, который просто любовался акустикой чужого для себя языка. И то, что он там не записал, может быть, это главное, что осталось в живом великорусском? А то, что записывал Солженицын, возможно, то самое тяжёлое и чугунное. Плюс к этому я, кажется, до сих пор не пережила юношеского обожания Андрея Платонова и всех его слов. Для него слово «паровоз» было исполнено такой поэзии!

– Тогда спрошу с прямотой паровоза: ты – поэт или поэтесса? Допустим, Юрий Влодов говорил про Цветаеву: «Она – барабанщица, маяковка». А его тёзка Юрий Кузнецов – про Ахматову: мол, это рукоделие. В чём, на твой взгляд, отличие между мужскими и женскими стихами?

– Да ни в чём, кроме родовых окончаний. Мужик пишет «дал», баба – «дала». Я, много лет слушая славословия мужского шовинизма, всё время глубоко задумывалась: в чём же разница-то? Разумеется, какие-то элементы женской судьбы не могут не проявиться. Извини, но я написала «Родильный цикл». Потому что рожала. Однако Лев Толстой описал роды ничуть не хуже.

– Но я не раз слышал: «Кудимова пишет не бабские, а нормальные мужские стихи».

– Так это комплимент! Но как комплимент он меня не устраивает. Это идёт оттого, что литература и поэзия до сих пор считаются привилегией мужчин. Хотя ХХ век уже доказал, что это полная ерунда. Но точно так же не ругательство для меня и «рукоделие». Я, например, написала: «А душа взойдёт из праха – куда денется? Белошвейка, тонкопряха, рукоделица…» Поэзия – это колоссальная работа души и, может быть, самое полное доказательство наличия души в человеке и её способности к развитию. А женщина вообще существо душевное, если ты замечал…

– Поэтому как человек замечающий обратил внимание, что в концовке своей поэмы «Утюг» – так кличут её главного героя – ты обронила: «Я предам любовей много, А героя не найду». И хотя я понимаю, что здесь речь о личном, но не кажется ли тебе, что и Россия так и не найдёт своего героя? Может быть, русская жизнь и русская литература обречены больше уже никогда не дотянуть до древнегреческих мифов, о которых красноярский поэт-«дикорос» Сергей Кузнечихин воскликнул: «Вот где разврат! Божественный разврат!»?