Литературная Газета 6298 ( № 43 2010)

А хотелось бы, чтобы как в детстве –

теплом и конфетами,

Мандаринами, ёлкой,

отсутствием чувства вины.

Нам иные предвиделись дали

большой переменою

В сельской школе несносной,

где окна смотрели на лес!

Наша зрелость нам зрилась

смешной и такой недозрелою! –

Белой птицей беспечной,

парящей по склону небес.

…Вот и Завтра моё,

сочинённое детством, пылится…

С позолотой ларец –

в нём химчисточка памяти матовой.

Мои будни пронизаны буднями.

Офисом, лицами…

А хотелось бы, чтобы как в детстве –

цветами и птицами,

Не «Мартини Бианко»,

а сказкой и соком гранатовым.

***

Осень зажгла светофоры.

Листья резные – ра’зны!

Осень творит узоры

Жёлтым, зелёным, красным.

Утром в рассветной роще

Небо спустилось ближе.

Месяц – котёнок тощий

Облако-йогурт лижет.

Солнышко плещет в лужах.

Ливень пошёл кленовый.

И в непутёвых душах

Грустно, свежо и ново.

ОКРУЖЁННЫЙ НЕБОМ

...А я в миру подслушанную фразу

как леденец катаю за щекой.

                                   Виктор Куллэ

Запишешься – в словах завязнешь сразу.

Идёшь домой – как будто ты немой.

Поймаешь кем-то сказанную фразу,

Под ноги глянешь – небо подо мной!

Ворона смотрит удивлённым глазом,

И кажется – вот-вот заговорит.

А ты – немой. И брошенная фраза

Предельной простотою удивит

И вязь твою словесную разбавит,

Как чёрный кофе – белым молоком.

Прохожего обрызгал, давши газу,

Лихач на джипе – новеньком таком.

Прохожий – я. Пальто и томик Сартра

Под мышкой, чёрный зонт – в руке другой.

Был дождь, иду по мокрому асфальту.

Гляжу – яснеет небо под ногой,

И в лужах видно радугу дугой!

И есть надежда – рассказать вам завтра

О том, что я сегодня был немой.

Спешил в пальто по улице домой,

Пленённый созерцанием азартным

Небес – что надо мной и подо мной!

ТУЛА

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Крошево льда

Литература

Крошево льда

ПОЭЗИЯ                                                                                                                                                                                                

Александр СЕНКЕВИЧ

ИГРА

Она и я – безрадостен итог.

Игра велась азартно и без правил.

И кто б меня тогда предостерёг,

и кто б её на путь иной направил?

Я жил в те дни легко и наобум,

всего себя отдавший своеволью,

подобный ветру чёрных Каракум,

который пахнет пропылённой солью.

Она была... А кем она была?

Свечой в шандале, медном и старинном.

Потом она, растаяв, оплыла

и обожгла горячим стеарином.

И не осталось от неё следа,

и не вернёшь – уже минули сроки.

И крошево расколотого льда

барахтается в грязевом потоке.

ПАРИЖСКАЯ ВСТРЕЧА С МАТИССОМ                                                                              

Татьяне Горичевой

Расслабленные женщины Матисса

разбросаны, как розы на полу.

Обманщицы, метрессы и актрисы,

коснёшься их – как сядешь на иглу.

Они – всего начало и развязка.

Легки как пух. Их можно просто сдуть.

Что для других – нелепица и маска,

для них – и откровение, и суть.

А в стороне застыли бабы-трефы,

тяжёлые и крепкие, как сны,

преображённые Матиссом в горельефы, –

он их лепил, бесстыжих, со спины.

Но есть ещё – и в рюшечках, и в бантах,

как между туч светящийся зазор.

Они пройдут тихонько на пуантах

и превратятся в красочный узор.

СМЕРТЬ ОДАЛИСКИ

(Живописный этюд).

Когда была ты в сумасшедшем доме,

в больничный парк я шёл на рандеву.

Там кони синие на запылённом фоне

жевали жадно красную траву.

Вниз головой ходили человеки

и падали в разверзнутые рвы.

А ты, уйдя на время от опеки,

плыла поверх некошеной травы.

Кружились стаей нервные вороны,

и мглою наливались облака.

Деревьев растопыренные кроны

поглаживала мощная рука.

Садилось солнце, подсыхали лужи,

с небес бесстрастных кто-то дул в трубу.

Мертвец в могиле, озверев от стужи,

перевернулся с грохотом в гробу.

Вчерашний день перелетел, как птица,

в мгновенья эти и уткнулся в даль.

Напоминала шумная больница

кричащий страстью, чувственный сераль.

В себе смешав бессонницу гашиша

и опия дурманящий пригляд,

ночной гарем всё становился тише

и погружался в сумеречный ад.

А ты плыла, сплетаясь жадно с дымом,

с налётным ветром и вечерней тьмой.

Следил я взглядом тихим, нелюдимым,

как возвращалась ты к себе домой.

ДАВИД

Поэзия возносит к облакам,

и, потерявши землю под ногами,

небесными продутый сквозняками,

к совсем другим пристану берегам.

И вот тогда с заоблачных высот

увидев мир с уродливой изнанки,

а в нём людей, что, злобясь от забот,

себя ведут как скорпионы в банке,

я вспомню, как молоденький пастух

своей игрою на простецкой лютне

смягчил Саула очерствелый дух,

и смуту внёс в размеренные будни,

и стал певцом, идущим напролом.

В азарте страстном веры и прорыва

он прозвучал раскатистей, чем гром.

Пропетый им восторженный псалом

по сердцу бил, как по лицу крапива.

И почивал Господен дух на нём,

что силы дал, прозренье и величье.

Для всех других сменялся день за днём,

не изменяя тусклого обличья.

ДВОЙНИК

Кто глядит в упор из зазеркалья

тёмным и размытым двойником?

Выскочка, проныра и каналья,

он со мной встречается тайком.

Он не первый, но и не последний,

кто меня тревожит и томит.

До чего ж его безумны бредни,

полные надуманных обид.

До чего же он непроницаем,

у него не кожа, а броня.

Он идёт, как будто гул с окраин,

внешне весь похожий на меня.

Им одним исхожен и истоптан

новый путь, свернувший на межу.

Он продаст и в розницу, и оптом

всё, чем я на свете дорожу.