Литературная Газета 6302 ( № 47 2010)

– Она снова прилетела!– испуганно крикнул Ванюрка. А сову будто на бечёвке тут вертят– неустанно кружит, изредка присаживаясь на ближайшие деревья, исходя птичьим криком. Байтуган отмахнулся, снова прилежно налёг на пилу. Липа наконец с хряском упала. Мужик отмерил надобную длину, опилил макушку, отнял комель по самое дупло, с натугой уволок грузный кряж к лошади, завалил, поместил груз на телеге. Сова не лезла из головы. Впрямь у неё гнездо поблизости, что ли? Очень уж настырно себя вела. Неужели она до середины лета птенцов-то на крыло не поставила? Кстати, где сынишка?

Байтуган растерянно огляделся: как ветром сдуло.

– Ваню-урка!– сложил он ладони рупором.

– Ту-ут я, отец,– выставил русую голову из-под рядна на телеге сын.– Я боюсь…

– Чего боишься?

– Эта птица прямо на меня кинулась,– понизив голос, сообщил Ванюрка.– Ух, страшная такая…

– Сказал тоже,– облегчённо вздохнул Байтуган.– В женихи тебе скоро, а с птичкой в прятки играешь. Сказал ведь: она тебя бояться должна, а не ты от неё бегать.

– Ну, если прямо в глаза кидается? Убежишь тут…– виновато оправдывался мальчишка.– Давай поедем скорей…

– Не ночевать же тут, поедем,– Байтуган почувствовал, что начинает темнеть.

***

Лошадка прибавила прыти, завидев родную огородину. Только отчего же это никто ворота не отворяет, неужели столь уж перепуганы домашние мраком посредине дня, нос из дому высунуть боятся? Ванюрка скоренько юркнул в калитку и распахнул ворота настежь. Байтуган с беспокойством оглядел двор. Ни-ко-го. Не распрягая Белогривки, он заторопился в дом, за ним направился Ванюрка, тоже встревоженный непривычным безлюдьем. На крыльце Байтугана заставил обернуться стук банной двери, откуда показалась Сяськабей. Руки матери были окровавлены, на лице виднелась озабоченность.

– Мама, что-то в дому плохое случилось?– ноги Байтугана сделались ватными, он не узнал своего голоса.

– Ты, сын, давай не рассусоливай: самовар на столе горячий, отцеди ковшик кипятка, неси сюда,– мать говорила спокойно и твёрдо. И пояснила, посветлев лицом:

– Ещё сынка Господь в нашем дому прибавил…

***

По утренней прохладе Байтуган надумал мастерить пахталку– всегда ему складно работалось спозаранку. Сразу же, прикинув на глаз должную длину заготовки, примерился к нижнему краю дупла. Пила сноровисто впилась в свежее дерево– и вдруг пошла словно холостым ходом. Байтуган вгляделся: на зубья пилы налип птичий пушок.

– Вот незадача-то,– от расстройства покачал головою мужик.– Так и есть, поздно загнездовала провожатая-то наша, видать, в гнезде птенцы были,– он закончил распил, а оставшийся чурбак расколол надвое топором. Да, в дупле оказался птенчик, вернее, раскромсанный стальными зубьями кровавый комочек пера и мяса.

– Тьфу ты, лешак, всё-таки принял грех на душу!– Байтуган почесал затылок. «Пока Ванюрки нет, мёртвого птенца куда-то надо бросить»,– так подумав, он брезгливо ухватил останки мёртвой пичуги и забросил в самую гущину крапивы, буйно растущей вдоль забора,– туда даже куры не совались. Настроение его испортилось, не стал делать пахталку.

***

Так и не повезло осиротелой сове ночной порою промыслить добычу. Впроголодь примостилась она на липовом суку на опушке леса, смежила круглые очи в полудрёме, коротала темень, вцепясь кривыми шильями когтей. И в этом забытьи всё тревожил птицу жалкий писк птенца, не поспевшего ещё встать на крыло, привычно поджидавшего мать с тёплым куском мяса в клюве. А когда небо на востоке заалело, голодная измученная мать, влекомая неведомой силой, направила свой полёт над полем в сторону чернеющих внизу человеческих обиталищ. Она уже когда-то побывала здесь, ведь в суслонах жита, в зерновых амбарах всегда можно закогтить полёвку, а возле огородов, если повезёт, словить и зайчонка. Но сегодня её звал в деревню не только и не столько голодный зоб, но ведомый всем матерям на свете зов вёл её, точно путеводная нить, к месту, где может отыскаться пернатое её сокровище. Понимала она это слепым голосом крови.

Сова присела на широко раскинувшем крону вязу, что рос во дворе Байтугана. Рассветный крик петуха в курятнике заставил её встопорщить перья, но с места не согнал. Там, внизу, громко вскрикнула птица. Незнакомая ей, но– птица! Может, её птенчик как-нибудь угодил в чужую птичью стаю? Он там? Не обижают ли его эти голосистые?

Сова спланировала к курятнику, влетела в широкий продух под его крышей. Громкое кудахтанье, истошный вопль петуха огласили утреннюю тишь, в курятнике поднялась катавасия. Не обнаружив своего малыша, сова так же неслышно, точно призрак, оставила в покое перепуганный курятник и направила свой полёт обратно к знакомому лесу.

Как при пожаре, панически металась Сяськабей возле потревоженного птичника, во весь голос взывая:

– Байтуган! Байту-гаан! Да проснись же ты, проснись!

Тот, заспанный, в нижнем белье вскочил на крыльцо.

– Ну чего ты голосишь, мама, как под ножом?

– Да ведь куры… до единой курочки у нас пропали…– пояснила Сяськабей плачущим голосом.– Сам погляди, ни одной пеструшки не видать!