Литературная Газета 6303 ( № 1 2011)

Дикая, страстная, нежная, наполненная мужской силой музыка схватила маскерад и стала раздевать! Звуки хлестали онемевших, били по лицам, по чванливой пошлой спеси, по ртам, искажённым цинизмом, по лжи их, чтобы услышали они обнажённой болью – Всемогущего, кровь Его и сердцем дрогнувшим, да, пробудились!

Первый «каприс»2 (арабеск) закончился. Паганини опустил скрипку, поправил спадавшую прядь волос смычком за ухо, коряво поклонился.

– А теперь, – произнёс он хриплым голосом, – то, что сам не знаю что…

Бесконечные пальцы Никколо из примы извлекали плач… Скрипка плакала струной, это было не рыдание, но чистый плач любви…

Инструмент с этим мужчиной был нежной, наполненной любовью женщиной, одинокой от счастья и страстного желанья; слышать этот дивный голос совершенства, так сладко… когда ангелы с небес рядом…

Присутствующие дамы, без сомнения, натуры утончённые, не могли взять в толк: что с ними вдруг такое происходит? Что это за гипноз?

Мужская часть общества утвердилась во мнении: тётки сходят с ума, а это опасно, карьера может рухнуть! Скрипаль-композитор – дерзок, а в музыке вольнодумен! Женщину, как и политику, и норовистую лошадь, надо держать в узде. Всем известно: женщины любят ярких героев и мучеников, злых уродов и нарциссов глупых, да и кого они не любят, когда хотят любить? Когда внезапно заболевают какой-то горячкой, лихорадкой – и кто знает, куда заведёт их эта бацилла? Государства рушились из-за женских недугов и «порывов», история знает примеры!

Мужчины маскерада ещё никак внешне не проявили своего смятения, когда мадам Трейе3 взялась за дело – первой упав в обморок. Она только представила длинные пальцы скрипача там, где может представить себе красивая молодая дама с воображением, как голова её закружилась, а ножки уже не способны были удержать её невесомое тело, подобное зонтику одуванчика. Веки её трепетали. Уста раскрылись, обнажив белые зубки, кои, впрочем, успели перегрызть не одну мужскую выю. Её усадили в кресло и принесли лимонаду. Обморок при столь дружеском участии быстро, к счастью, кончился.

Паганини, продолжая играть, увидел спонтанный недуг одной из дам, вздохнул и хмыкнул, кто-то слышал это – «хм-хм», и после нескольких виртуозных пассажей медленно опустил скрипку, как услаждённую женщину, – отдохни, любимая…

Никколо всегда по-кошачьи чувствовал зал, всё, что происходит за узкой пропастью-барьером, отделяющим его от публики. В азарте игры, нарастающем крещендо, он накаливал в музыкальном тигле своё сердце и вливал его в уши разнослышащей публики. Он не мог закончить концерт и уйти со сцены до тех пор, пока не убеждался, что «добил» тех, за барьером, и не превратил их в единое вибрирующее ухо. Аплодисменты были неоднородны, что и выражало настроение зала.

Паганини положил скрипку на рояль, где стоял высокий с гербами бокал, и отпил шампанского. Сухой рот покалывало, а левое предплечье ныло тягучей болью. Сломанная ещё в детстве ключица неправильно срослась и при долгом музицировании болела и ревновала Никколо к избраннице – скрипке Страдивари. Она не любила скрипку, но если бы он сказал ключице: «Рядом с тобой натянуты мои жилы. Я возьму смычок, и ты запоёшь!», – она бы запела, но он, стоя боком к публике, молча тёр её ладонью, пытаясь избавиться от назойливой, ноющей боли.

Никколо уж было хотел продолжить концерт исполнением своих «Карнавальных зарисовок», как вдруг услышал за спиной:

– Господин Паганини! Вы играете на скрипке Страдивари, но во дворце есть бесценное чудо Амати, вот оно!

Никколо повернулся к говорящему и увидел густонапудренного мужчину в парике и старинном камзоле. Его вкрадчивый холодный голос раздражал, как, впрочем, и глаза – жёсткие, рыжие, редкие по цвету; на раскрытых ладонях в белых перчатках лежала скрипка Амати со смычком, и он протягивал их Никколо.

– Вы ведь любите подарки? Любите! Их все любят! Так сделайте подарок себе. Усладите нас своей музыкой на этом бесценном уникуме. Эта скрипка запела в 1629 году, когда вашему соименнику Николо Амати было тридцать три года, и он рождением инструмента возблагодарил Господа за своё появление на свет Божий и тот дар, коим Всевышний наградил мастера. Ну что же? Берите! И если её голос и ваша музыка совершат с нами чудо, а мы все в предвкушении, то она – ваша!

Никколо взял скрипку с надушенных перчаток и заметил в глазах дающего холодные злые огоньки, а впрочем, это могли бликовать оплывающие свечи огромных люстр.

Зал молчал в каком-то странном, напряжённом ожидании.