Литературная Газета 6305 ( № 4 2011)

Когда стало известно о смерти Летова, по всей стране начали организовываться стихийные вечера памяти, люди встречались в парках, у памятников, на пустырях. Неизменные атрибуты таких встреч – аудиомагнитофоны с хрипящим из динамиков рок-кумиром, бутылки с водкой, непритязательная закуска. Оказалось, что Летов куда более значим, чем можно было предположить. Не только те, чья молодость пришлась на 90-е, прогрохотавшие под музыку «Гражданской обороны», но и совсем юные меломаны пришли проститься с автором «Всё идёт по плану», «Песенки про дурачка», «Русского поля экспериментов». Так получилось, что одними из инициаторов московской встречи стали мы с Романом Сенчиным, сообщив в Интернете о предстоящем событии. Поскольку встреча была назначена на 23 февраля, а никакого разрешения на «массовую акцию» у нас не было, приняли решение не дразнить доблестные правоохранительные органы и собраться на Ваганьковском кладбище у могилы Есенина. Теперь уже трудно сказать, почему именно у Есенина, а не, допустим, у Высоцкого. В любом случае выход был найден: никто же не запрещает людям встречаться на погостах и распивать спиртные напитки. Вот так, в полулегальной обстановке, Москва провожала одну из самых мощных фигур русского рока – человека, оставшегося верным себе, так и не пошедшим ни на какие компромиссы с теми, кого искренне ненавидел и презирал.

Если говорить непосредственно о поэзии (а мы о ней и говорим), то, наверное, немало подобных примеров несгибаемости можно привести, изучая биографии различных авторов. Но это в теории, а что на практике? Здесь и сейчас. Современный поэт очень осторожен. Он избирателен в своих пристрастиях, редко говорит то, что думает, во всяком случае, формулирует мысли довольно обтекаемо. Поссориться с властью или с влиятельными политиками для него равносильно самоубийству. Не будем сейчас о старшем поколении, пережившем дремучих генсеков и виртуозных сексотов. Это люди особой закалки, убеждений и взглядов на жизнь. Упрекать немолодого автора в том, что он недостаточно революционен, – не есть правильно. А что же молодые? Где они, желающие сбросить Пушкина (да пусть и Бродского) с корабля современности, поющие гимны протестующей молодёжи, размахивающие флагами на митингах? Если сорокалетний Воденников публикует в Интернете свои фотографии в стиле «ню», то я в этом большого нонконформизма не вижу. Да и стихи его вряд ли становятся от этого лучше. И когда Фанайлова матерится как сапожник, то, наверное, это может произвести впечатление на истеричных, страдающих хроническим неврозом женщин, но не на меня. Собственно, кого можно назвать бунтарём? Разве что Емелина. Но он-то как раз – исключение из правил; о нём я как-нибудь напишу отдельно. А в данном случае речь о тенденциях.

Что же происходит? Я не открою большого секрета, сказав, что поэт в России всегда был личностью трагической. Во всяком случае, до самого последнего времени. Возьмём того же Рубцова. В воспоминаниях его друзей проскальзывает рефреном такая мысль – да, он был несчастен, но другой судьбы не желал и, наверное, где-то даже упивался своими горестями. То есть человек выбрал определённую модель поведения, не хотел ничего менять в жизни и осознанно шёл к концу. И сам же писал: «Я люблю судьбу свою…» А что там было любить с точки зрения обывателя? Мазохизм какой-то получается. Но вот именно это осознание своей неприкаянности и как следствие – исключительности помогало ему творить и прожить необходимый отрезок времени, для того чтобы увековечить своё имя. На самом деле никакого особого феномена Рубцова не существует, есть Путь Поэта, который он прошёл до конца. Тот путь, на который не всякий отважится, сколь бы он ни был речист и голосист в своих стихах. Рубцову, чтобы достичь своей цели, нужно было отказаться от всего – от карьеры, от тихой семейной жизни, от скромного, но необходимого для существования достатка. Но готовы ли от всего этого отказаться современные литераторы, для которых главное – не создать, а засветиться, не написать, а опубликоваться, не проколоться, а почивать на лаврах? Успешный топ-менеджер, адвокат, банкир – этих людей сейчас в нашей словесности такое количество, что задаёшься вопросом: а куда, собственно, писатели подевались?

Каким трагизмом, скажите мне, веет от среднестатистического пиита, сочиняющего проходные вирши «для общего пользования» в период между заседаниями совета директоров и обедами в дорогих ресторанах? Самая страшная трагедия для него – это когда в неподходящее время Интернет отключат или ноутбук из гостиничного номера сопрут. Соответственно, и стихи такие же – то есть никакие. Посредственные, поверхностные, где от лица какого-нибудь Джона Джонсона рассказывается история его любви к Саманте Симмонс, перечисляются модные бренды, обсасываются подробности далёкой и чуждой нам жизни. Либо зарифмованный сюр, либо совсем уж никакие верлибры на англоязычный манер.