Литературная Газета 6305 ( № 4 2011)

– Четыре года и три месяца. Я помню себя ещё с военного лета сорок первого. Первые пару месяцев мы с мамой и бабушкой жили на даче, было очень жарко. А когда в августе мы вернулись в Ленинград, мне показалось, что люди изменились, как-то суровее, что ли, стали, напряжённее. Я была поздним ребёнком, избалованным, капризным. Это сейчас я понимаю – голод. А тогда вдруг мне стали давать какие-то лепёшки из кофейной гущи с чем-то. Я их отказывалась есть. Маме где-то удалось достать немножко повидла, она намазывала его на лепёшки. А я его слизывала, а сами лепёшки всё равно не хотела есть. И вдруг… на мои требования и капризы перестали обращать внимание. Будто до моей жизни им дела нет. Я ничего не понимала. Но это было для меня просто шоком. Я поняла, что что-то произошло страшное, но что, конечно, не знала.

Бабушка умерла первой, в апреле 1942-го, ей было далеко за 60 лет, а мама скончалась 17 июня 1942 года, в мой день рождения. Месяц назад ей исполнилось 38 лет. Бабушку похоронили на Пискарёвском кладбище. Не так давно мне удалось в архивах кладбища даже найти точное место её захоронения, в братскую могилу, конечно. А вот мама похоронена тоже на Пискарёвском кладбище, но где именно, неизвестно. К этому времени, по-видимому, было такое массовое захоронение, что данные, кто в какой братской могиле лежит, не сохранились. Просто выдают справку – подтверждение о захоронении.

– А ваш отец? Где был он?

– Отец в это время был осуждён как враг народа. Его выпустили только в 1948 году. Кораблестроитель, военный инженер, капитан 3-го ранга. После освобождения он выбрал место жительства в посёлке Навашино Муромского района Горьковской области. Там был баржеремонтный завод, где он и работал.

– А мама, кто она по специальности, кем работала?

– Пианистка. Она окончила консерваторию, работала в Театре теней. Но после ареста отца её уволили. Перебивалась случайными заработками – играла в кинотеатрах перед началом фильма. Иногда к ней приходили артисты, мужчины, женщины, она им аккомпанировала, они пели. В это время меня закрывали в другой комнате. И это было так несправедливо, что я их всех ненавидела. Когда началась блокада, и этой работы не стало. А я была довольна – мама занималась теперь только мной. Бабушка не работала, по возрасту была уже пенсионеркой. Вот и жили втроём в блокадном городе на одну её пенсию.

– Да… Прямо скажем, не разгуляешься и в мирное время… Ну а уж в блокаду…. Вы ходили в детский сад?

– Тогда это называлось не детский садик, а очаг. Идут дети гулять, а все говорят: «Вот идёт очаг». Мне очень хотелось туда, но меня так и не отдали. Почему, не знаю. Может быть, бабушка не захотела или не брали детей врагов народа.

– А дальше? Вот вы остались одна, пятилетняя девочка в блокадном городе в отдельной квартире.

– Нет, я не осталась одна. За десять дней до смерти мама написала письмо своей двоюродной сестре Тамаре Павловне Ро, хотя мы жили почти рядом: мы на проспекте Маклина, а сестра – на углу Фонарного и Декабристов. Но мама уже почти не вставала с постели. Это письмо у меня сохранилось.

«Милая Таточка! Как видишь, мы никуда не уехали. Мы не смогли сесть ни в один эшелон и принуждены были вернуться обратно. Мама умерла 18 апреля. Я осталась с Марой (дома меня так называли все. – М.Б.) одна-одинёшенька, без родных и близких знакомых. Я так нуждаюсь в добром слове, участии. Вот я и обращаюсь с просьбой к тебе. Зайди ко мне, хоть на минутку. Ты единственный близкий мне человек в Ленинграде. Моё здоровье очень неважно, плохо с сердцем, и очень болят ноги из-за цинги. Хочется надеяться, Таточка, что ты заглянешь ко мне, лучше после двух часов дня, так как утром мы с Марой ходим за водой и хлебом. И это хотя и близкое путешествие, но занимает у нас полтора часа. А после двух часов мы уже из дома никуда не выходим. Привет тёте Грете. Целую, Лиля».

Тамара Павловна пришла и забрала нас с мамой к себе, на улицу Декабристов, где она жила со своей матерью – тётей Гретой. Грета – это сокращённое от Маргариты, наше семейное имя.

– Через 10 дней ваша мама умерла. Вы остались втроём?

– Да, втроём. Мать Тамары Павловны – Маргарита Францевна – была обрусевшей немкой. До сентября мы жили вместе в Ленинграде. Почему мы не смогли уехать сразу, я не помню. Тамара Павловна перед войной училась в Политехническом институте, а в блокаду работала в госпитале. В сентябре нас эвакуировали. Уехали мы в Тюменскую область, в Маслянский район. В деревне Александровка жили то ли дальние родственники, то ли просто знакомые. Вскоре туда же приехала и сестра моей тёти – Августа Павловна Ро – с дочерью Наташей.

– А вот об эвакуации вы что-нибудь помните?