Литературная Газета 6311 ( № 6 2011)

К слову сказать, эпоха раскола недостаточно исследована и уж точно малоизвестна нашему зрителю. Мы знаем многое из того, что было до: Иван Грозный, Борис Годунов, Смута, поляки, Минин и Пожарский… Знаем, что было потом: от Петра Первого и до наших дней. А вот между Михаилом Фёдоровичем, первым Романовым, и Петром I жил-был ещё и царь Алексей Михайлович Тишайший. При нём случились Соляной и Медный бунты, восстание Степана Разина, но самое главное – произошёл раскол Русской православной церкви. В него оказались вовлечены не только сам царь Алексей Михайлович, патриарх Никон, протопоп Аввакум, боярыня Морозова (все они герои нашего фильма), но и широкие народные массы. Это было мощное колебание державных основ и основ жизни Церкви.

Все 360 лет, что минули после раскола, мы, увы, наступаем на те же грабли, что тогда были невзначай обронены. В той эпохе столько собак зарыто! Коррупция, взяточничество, чиновничий произвол – всё то, что нас мучит и сегодня, уже тогда было вмуровано в фундамент общества. Один из персонажей нашего фильма, боярин Семён Стрешнев говорит: «Да, спасение государства во веки веков было делом доходным». Разве это не корреспондируется с нашим временем? А разве не современно звучит сегодня тема народа и власти, власти и Церкви, Церкви и паствы? Всё это найдёт отражение в нашем фильме «Раскол», который, будучи основан на исторических трудах Карамзина, Соловьёва, Каптерева, Карташова, на четырёхтомнике прозы Владислава Бахревского, уверен, не расколет, а объединит наше общество в честном осмыслении своего прошлого и настоящего.

– Коль вы поневоле стали знатоком Церкви, то какой вам видится её роль в современном обществе?

– Да какой я знаток… Но попробую высказать своё скромное суждение. Роль Церкви должна и может быть большой позитивной силой в современной России. Но сегодня происходит чрезмерное единение между Церковью и властью. Должно же быть не единение, а взаимодействие власти и Церкви. Государство обязано заботиться о материальной стороне жизни человека, Церковь – о духовной. Однако власть, не имея ничего взамен рухнувшей марксистско-ленинской идеологии, подменяет, заменяет её православием. Это, как мне кажется, не совсем правильно.

– Не только в «Расколе», но и в других своих фильмах вы часто и довольно жёстко трактуете тему власти. У вас, например, был острый документальный фильм «Россия. ХХ век. Взгляд на власть». Скажите, какая она, наша власть, – в историческом, так сказать, разрезе? И как критика власти сочетается у вас с патриотизмом?

– У меня запасной родины нет. Другого гражданства нет. Я исконный россиянин, на этом стою. Не называю себя гордо патриотом, потому что патриотизм – чувство интимное. Оно нам дано генетически. Каждый из нас любит свою землю, своё крылечко. Патриотизм – это как любовь к родителям. Мы же не бежим на Красную площадь и не бьём себя кулаками в грудь: я, дескать, люблю свою мать, люблю отца. Зачем же тогда горлопанить на каждом углу о любви к родине?

Считаю, нам повезло с пространством, с землёй, с недрами, с народом. У нас много умных, талантливых, ярких людей. Но вот с властью у нас постоянно какая-то непруха. Говорим о единстве, а народ у нас, так уж исторически сложилось, – всегда отдельно, власть – отдельно. Временами слияние вроде бы происходит, когда мы очаровываемся тем или иным лидером и голосуем за него, потом, увы, разочаровываемся в этом лидере, когда он огонь и воду ещё выдерживает, а медные трубы – уже не очень…

Мне не нравится, как устроена наша нынешняя жизнь. Много бедности, серости, сирости. И на этом фоне по телевидению показывают красивую картинку и звучит громкий слоган: «Газпром» – наше национальное достояние». А я в этот момент задумываюсь: в какой мере это национальное достояние принадлежит всему народу, всем нам? Скорее, оно принадлежит ограниченному кругу людей, которые ловко распоряжаются этим достоянием. Наверное, так по большому счёту не должно быть. Но пока обстоит именно так. И в этом повинны и мы сами – наши покорность и смирение, и нынешняя власть, которая зачастую радеет не о народе, а о своём собственном благополучии, торопясь побыстрее набить карманы.

– Встретил у вас в одном интервью фразу: честное кино про наше время снимут лет через 20–30. Почему не сейчас?

– Сказал же поэт: «Большое видится на расстоянье». Мы переживаем, конечно, большое время в том смысле, что оно сложное, неоднозначное, изменчивое, и ухватить его суть и смысл сегодня трудно. Лет через 20 будет легче: появится больше фактов, свидетельств, многое из того, что нынче является тайным, станет явным. Хотя кино о сегодняшнем дне можно делать и сейчас. Нет цензора, который сказал бы: о нынешней власти снимать нельзя.

– Если сегодняшнее время ещё требует осмысления, то уж с ХХ веком мы, надеюсь, разобрались?