Литературная Газета 6316 ( № 12 2011)

Но сменится это испугом,

что совесть опасна –

                                 жива...

И как догадаться,

                            готовясь

счастливо прожить много лет,

что  счастью опасней –

                                          совесть

иль жизнь, когда совести нет?

ВЛАДИМИРУ СОКОЛОВУ

Нет школ никаких.

Только совесть.

В.С.

Мне без Володи Соколова

без: «Ты опять спешишь? Присядь.»

порой не написать ни слова,

и невозможно не писать.

СГЛАЗ

Там, где любовь напоказ,

                               там и сглаз.

Сглазили,

    сглазили,

          сглазили нас.

Я неподвижен.

        Вздохнуть нельзя.

Тяжче булыжин

                       стали глаза.

Кто эта женщина надо мной?

Мне она быть не может женой,

ибо она ещё так молода,

а от меня –

      вот-вот ни следа!

«Кто ты?

    Не лги мне, что ты  жена».

«Если ты хочешь –

                 я не она.

Я твоя дочь.

Я пришла помочь».

«Дочь у меня когда-то была,

но, не родившись, она умерла.

Дашенькой мы называли её,

наше невыношенное дитё...

Боль раздирает меня в глубине:

Ты мне не дочь.

         Не поможешь ты мне».

«Стой, ты не должен сейчас умирать!

Если ты хочешь – я твоя мать.

Если ты хочешь – твоя сестра,

Только тебе умирать не пора.

Что быть женой?

        Это сглаз отвести.

Стать тебе всеми, кто может спасти!»

МАШЕ – К НАШЕЙ СЕРЕБРЯНОЙ

Я тебя когда-нибудь

                                  уговорю,

чтоб не опошляться,

следует пошляться

по каким-нибудь кривёхоньким рю

или там, где ели,

                       белки и грибы,

только бы без цели,

                только без борьбы.

А политик в кашемире,

    кто один из поваров

      этой странной каши в мире,

говорит:

– Без докторов

мир спасительно здоров,

но без соуса борьбы

        все апатией больны.

Что такое партии –

средства от апатии!

И мне шепчет, в ус не дуя:

«Между нами, я к борьбе-с

как русак, рекомендую

лишь марсельский буйяабез!»

А я ему отвечаю:

«Лучше с Машей выпью чаю

и налажу мир в семье,

а потом уж на земле.

Скушен дряхлый спор убогий

вымерших идеологий,

а вот идеалы вам

я, как Машу, не отдам!»

ОДА ЛОПАТЕ

                     А снег идёт, а снег идёт…

Из мoей ранней песни на музыку А. Эшпая

Уж если с вами мы завязли в трёпе,

я расскажу о Пачикове Стёпе.

Ему происхождение удина

дороже было званья господина,

как будто бы за ним из дальней дали,

как за посланцем, горы наблюдали.

И словно смысл отцовского наказа,

он соблюдал свободный нрав Кавказа.

В студентах он не ввязывался в драки –

плакаты клеил «Руки прочь от Праги!»,

запутывал, напялив туфли-лодочки,

следы, на них побрызгав малость водочки.

Его нашли и сладостно пымали,

да вот в компьютерах не понимали.

И был он, хоть и бес его попутал,

им нужен, словно он самокомпьютер.

Cреди застоя и его гниений

он был первокомпьютерщик. Был гений.

И думаю, что гением остался

и никогда не превратится в старца.

Удином оставался он доныне

единствен в Силиконовой долине,

а ныне скрылся в логове, в Нью-Джерси:

ведь он удин, но не в звериной шерсти,

а в самом нежном в этом бренном мире

империалистическом кашмире.

Кавказинка в нём вовсе не завяла.

Е-мейл пробил холм снежного завала.

Не обнаружив в тайниках пропана,

Наш Стёпа прорычал: «Пиши пропало...»

Но стал писать, и от замёрзших пальчиков

компьютер ожил: «Не сдавайся, Пачиков!»

Но не компьютер – помогла лопата,

И стал копать он, кашляя хрипато,

подав крутой пример снегокротовья,

удинского железного здоровья,

пример миллионерам, голодранцам,

американцам, русским, итальянцам,

а завтра, может быть, и африканцам,

и всем грядущим снегозасыпанцам,

и уж, конечно, всем самокопанцам.

Его с лопатой ну хоть в бронзе выставь

на всепланетный съезд пачиковистов!

Что вспоминал обледенелый Стёпа?

У Трубной дом, смесь диссенды и стёба,

где грезилось ему, что из бараков

Россию может выволочь «Параграф».

О, первое компьютерное племя,

которому в обеденное время,

не отряхнув с бородки макарон,

Иртеньева читал он в микрофон.

Но чем же завершилось это, Стёпа?

Как Русь, в снегу Америка, Европа,

и там, и тут сейчас капитализмы,

как дуализмы, снегозавализмы.

Нас не спасёт от снегорезультата

иртеньевская древняя цитата.

А что спасёт? Бессмертная лопата.

Февраль, 2010

В ЗАЩИТУ ГРАММАТИКИ

«И откуда пошло и укоренилось это вымученно неблагозвучное  «в разы» вместо привычного и неизвестно кому помешавшего «во много раз»? Это ныне – увы! – ходячее уродское выражение однажды я услышала даже из уст приезжавшего в наш  город московского чиновника из М-ва образования» – из письма мне преподавательницы русского языка и литературы с сорокалетним стажем.

Если б в лингвистике нам бы давали антипризы,

первый я дал бы словообразованью –

                                                          «в разы»,

явно пришедшему  от южнобазарного

                                                          «арбузы»,

способному переучить говорить не «глаза»,

                                                                 а «глазы»

и обладающему угрожающим,

             хотя и ласковым: «-з-з-з-ы-ы» –

  с призвуком лёгким

                      садистской фабричной фрезы

  прямо по хрупкому горлышку

                              старой несчастной  козы,

  пока этого не пробуя делать со слонами,

но в экспериментах с людьми и словами

вообще забывающему тормозы.

И это «в разы»,

      к поэзии русской недобры,

к ужасу учителей,

      повторяют чиновные наши минобры.

Кто с бодуна

    придумал это «В разы!»,

           так и созданное для антиприза,

как будто поехала крыша,

            когда  он  хлебнул антифриза?

Но даже от пьяниц,

                       носы у которых сизы,

ей-богу, ни разу

     не слышал такого изыска «в разы».

Копался во всех словарях,

но как будто меня издевательски кто-то разы –

грывал,

      не встретил намёка