Литературная Газета 6320 ( № 16 2011)

Юрий Левитанский остаётся одним из последних поэтов звёздной фронтовой плеяды – его имя значится рядом с именами погибших на фронтах (М. Кульчицкий, Н. Майоров, П. Коган), умерших от ран после войны (С. Гудзенко, П. Шубин). Но в большей мере, конечно, числится в списке поэтов-фронтовиков, которые спустя десятилетия после 1945-го продолжали писать о войне, и, конечно же, не только о ней.

Поэт родился 22 января 1922 г. в Козельце, районном центре Черниговской области. Городок вроде малоизвестный, однако там стоит шедевр православной храмовой архитектуры – собор Рождества Пресвятой Богородицы, немалой красоты сооружение, построенное Разумовскими. А неподалёку от Козельца, в четырёх километрах, к слову, находится село Данёвка, где располагается Свято-Георгиевский монастырь, в котором ныне хранится чудотворная Богородичная икона «Аз есмь с вами и никтоже на вы». В военные годы этот список был ещё в России, а не на Украине. Кто знает, может, его далёкий отсвет спас в битвах Великой Отечественной и Юрия Левитанского, чтобы этот молодой человек из еврейской семьи, в которой ни мать, ни отец не знали идиша, сказал свои слова в русской поэзии. В том числе и о той войне:

Уже меня не исключить

из этих лет, из той войны.

Уже меня не излечить

от той зимы, от тех снегов.

И с той землёй, и с той зимой

уже меня не разлучить,

до тех снегов, где вам уже

моих следов не различить.

Вскоре после рождения сына семья переехала в Киев, а затем в Сталино, ныне Донецк. Окончив школу, Юрий отправился в Москву, поступил в Институт философии, литературы и истории, откуда и ушёл рядовым добровольцем на фронт в 1941 г. Но Украина эпизодически возвращалась в его жизнь. Одно из первых публичных выступлений поэта перед большой аудиторией состоялось в Харькове, в Центральном лектории, в 1961 г. Мне довелось послушать Юрия Левитанского и пообщаться с ним в начале 1980-х, во время заседания литературной студии Харьковского дворца культуры строителей, из которой впоследствии вышло несколько профессиональных поэтов. Юрий Давидович был для нас тогда одним из кумиров, и внимали мы ему трепетно. Свою курительную трубку он из рук не выпускал, но во время беседы, кажется, не курил. Захотел послушать стихи студийцев, мы ему почитали, отчего-то его тронули строки молодого автора, писавшего на украинском языке (в нашей студии такой был один) – быть может, в нём аукнулись детские и ученические годы. А годом-двумя раньше приезжал в Харьков и читал целый зимний вечер со сцены Дворца студентов политехнического института свои стихи поэт-фронтовик Давид Самойлов.

Я благодарен судьбе за выпавшую возможность живьём послушать голоса русских поэтов фронтового поколения, чьи сочинения люблю до сих пор, чьи строки стали неотменимой частью меня самого.

Левитанский утверждал: «Я это всё почти забыл. Я это всё хочу забыть», но дальше – пуще и больнее: «Я не участвую в войне – она участвует во мне. И отблеск Вечного огня дрожит на скулах у меня». Избавиться от войны, которая кинолентой памяти крутится и крутится внутри («Жизнь моя, кинематограф, чёрно-белое кино…»), похоже, невозможно. Даже если пытаться отторгнуть её тягостные наваждения с помощью заклинаний:

Ну что с того, что я там был.

Я был давно. Я всё забыл.

Не помню дней. Не помню дат.

Ни тех форсированных рек.

(Я неопознанный солдат.

Я рядовой. Я имярек.

Я меткой пули недолёт.

Я лёд кровавый в январе.

Я прочно впаян в этот лёд –

я в нём, как мушка в янтаре.)

Левитанский с 1943 г. служил фронтовым корреспондентом, офицером. Но известен интересный факт его службы рядовым бойцом: он был вторым номером в пулемётном расчёте с Семёном Гудзенко, земляком-киевлянином. Потом, после ранней послевоенной смерти товарища, Левитанский напишет в стихотворении «Памяти ровесника» с эпиграфом из Гудзенко «Мы не от старости умрём – от старых ран умрём…»:

Сколько в мире холмов!

Как надгробные надписи скупы.

Это скорбные вехи

пути моего поколенья.

Я иду между ними.

До крови закушены губы.

Я на миг

у могилы твоей

становлюсь на колени.