Литературная Газета 6320 ( № 16 2011)

Господь любит служителей муз. Не спекулянтов от искусства, а вот именно – слуг, ибо просьбы их к Нему столь мизерны, что забавляют: не нужно гор золота, миллионов в банке, а лишь рифмовать удачно и напечатать рассказ, сыграть роль…

Амнистия таланту

«Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции. – Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки, etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе».

Уверен: каждый, кто хоть однажды прочитал эти строки из письма Пушкина к Вяземскому, не мог не задуматься над ними и впоследствии не раз и не два мысленно возвращался к ним, чтобы понять их сокровенный смысл.

Чем грязь и скотство гения отличаются от скотства черни, толпы? Неужто только тем, что гения время от времени посещают благие, возвышенные порывы? А чернь слепо грешит, не видя и не ведая ничего, кроме навоза, в котором всё глубже погрязает.

Но допустима ли, извинительна ли такая амнистия таланту? За что? За то, что создаёт великие (или не великие) произведения? Для кого создаёт? Для себе подобных утончённых циников? Ибо чернь, в силу своей дремучести и ограниченности, прозрений гения всё равно не поймёт, а лишь опошлит, тупо использует, уныло обратит себе на пользу. Поставит на службу презренной корысти…

Дело, видимо, в другом. Гений, оставаясь плотским, грешным созданием, всё же в отдельные мгновения способен возвыситься до божественного состояния и осознать и осудить свои мерзости, в то время как быдло упивается гадостями и считает их нормой, эталоном, образцом, который присущ всем окружающим. Его она и превозносит, и исповедует, и навязывает как единственно правильный и возможный способ жить.

Ангел

У Лескова в «Запечатлённом ангеле» загадочная фраза: «Не кичись правдой, иначе ангел от тебя отвернётся». Я долго думал над её смыслом и понял: это и в самом деле верно, правдой не надо бравировать, её надо знать, знать самому и для себя, а колоть ею глаза другим – занятие бессмысленное, неблагодарное и обидное.

О чём?

О чём рассказ Пушкина «Выстрел»? О том, что времени всегда не хватает и смерть приходит в самый неподходящий момент. По молодости, в начале жизни, легко разбрасываешься авансами, залезаешь в долги: это сделаю, то успею сделать, и кажется, что времени впереди – навалом… А потом сталкиваешься с неумолимостью финала…

О первой фразе

Стоя возле книжного развала, я перелистал два десятка романов, написанных современными английскими, американскими и нашими отечественными авторами, и убедился: эти литераторы, в том числе и провозглашённые классиками, не умеют начать произведение или же умышленно пренебрегают возможностью заинтриговать читателя. В качестве подтверждения этой мысли приведу противоположный пример из действительной классики. Вот как начинается роман Юрия Олеши «Зависть»: «По утрам он поёт в клозете».

Юрий Карлович, согласно его собственным признаниям, потратил на поиски этого начала бездну времени и перепробовал массу вариантов.

Шутка Леонида Утёсова, предложившего Михаилу Светлову такое начало романа: «Хаим нуждался в половой жизни», продолжает и подтверждает обозначенную в начале нашего разговора проблему: можно ли, прочитав столь интригующий «запев», притормозить чтение, отбросить книгу? Вряд ли.

Чем важна первая захватывающая, берущая в полон фраза? Тем, что после неё просто необходимо прочитать следующую, которая, вообще-то говоря, не должна уступать, проигрывать своей предшественнице, ибо и вторая – тоже шаг и шанс завлечь, заставить углубиться в книгу – и не отпускать, не позволять выскользнуть из ласковой западни. Ну а потом будут третья, четвёртая, пятая ступени, ведущие в созданный литератором волшебный мир фантазии и грёз, который либо захватит читателя, либо будет им отвергнут и отторгнут.

Не у дел

Художник всегда при ком-то и всегда не у дел и ни при чём, он мотыляется между политиками и бизнесменами, женщинами и мужчинами, никогда не зная твёрдо, к какой части человечества принадлежит и чем должен заниматься, для него вечен вопрос: нужен ли кому-нибудь его труд, кроме него самого, и нужен ли он сам кому-нибудь? Более раздвоенную и неустойчивую личность трудно вообразить.

* * *

Вот главная заповедь сатирика наших дней. Мужество и смелость – когда ты, проникнув в кабинет высокого начальника (где тебя, кроме этого начальника, никто не видит) и пресмыкаясь, выпросил у него что-нибудь, а потом вышел из этого кабинета и, когда тебя все увидели, обгадил этого человека.

* * *