Литературная Газета 6321 ( № 17 2011)

Ни на минуту не отпускала тревога: а вдруг произойдёт случайный взрыв? Кто виноват? Болотов! Значит, вредитель…

В десять дней, как и положено, уложились – заминировали, использовав 22 тонны взрывчатки! Но, к счастью, уничтожать завод не пришлось.

Есть и его вклад в разгром немцев под Москвой: он создавал минные поля в районе Яхромы… Когда немцев погнали прочь, пришлось лейтенанту Болотову с другими сапёрами на столичных объектах мины убирать. Достался Леониду Бородинский мост. Спустя полтора десятка лет он поселится рядышком, будет глядеть в окно и вспоминать то время…

– Панику в Москве видели?

– Не припомню… Нет, один эпизод запомнился – недалеко от Электрозавода был магазин «Ткани», так его растащили напрочь: видел, как женщина тюк с материей тащила. Столько на себя добра нагрузила, что не выдержала, упала… А вообще в те дни тоскливо как-то было, мрачно. И очень тревожно…

– А народ на заводе как себя вёл?

– Обыкновенно. Многие даже шутили, смеялись. Молодые свидания назначали. Правда, когда военные сводки народ слушал, умолкал – наверное, вспоминали родственников, которые воевали…

САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

– В сорок втором Сталинградскую ГРЭС минировал – там оборудование дорогое, зарубежное было и больше сотни вагонов со снаряжением. Немцы к городу совсем близко подошли, целый день бомбили как сумасшедшие.

Приходилось готовить партизан-взрывников под Тулой, освобождать от мин Киевский театр оперы и балета имени Тараса Шевченко. Работал в Крыму и на Кавказе…

Победу встретил в Москве. Днём 9 Мая пошли с женой на Красную площадь: там народ собирается – с гармошками, вино пьют. Смеются, плачут. Едва выбрались из громадной толпы, а ведь Сима моя беременной была…

Я самый счастливый человек на свете! Почему? Вот слушайте. Из такой войны живым вылез, а мог бы сто раз на тот свет улететь. Только один случай вспомню – как на Курской дуге фугасы ставили. Для этого надо было в немецких минных полях проходы для наших танков сделать. Смерть, то есть растяжки (мы их «усами» называли), на каждом шагу. Хлоп! – и всё. Сколько там ребят полегло… А я жив остался, ни царапины, словно меня хранил кто-то…

Со своей будущей женой Леонид Болотов познакомился 23 февраля сорок третьего. Хрупкая девушка, сержант отряда московской ПВО, пригласила офицеров на праздник. И сразу столкнулась с Леонидом. Правда, сначала на танец её пригласил его товарищ, Юра Амельяновский. Но Сима всё оглядывалась: «А где тот лейтенант в хромовых сапогах?» Леонид подошёл и остался с ней на всю жизнь.

«ЗА ОБРАЗЦОВОЕ ВЫПОЛНЕНИЕ СПЕЦОПЕРАЦИИ…»

– После войны хотели… Прямо не говорили, а намёками, но я понял, что было намерение разведчиком меня сделать. Нет, больше ничего не скажу, подписку давал. Что значит «сейчас уже можно»? Нельзя! Как была военная тайна, так и осталась!

Секретным агентом Леонид Болотов не стал, хотя характеристики получил блестящие: «Морально устойчив… Политически развит… Идеологически выдержан. Умеет хранить военную тайну…» О, я это уже знаю!

Листаю пожелтевшие бумаги, которые выкладывает передо мной хозяин. Мелькают грамоты, благодарности, а вот Указ Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944-го: «За образцовое выполнение спецоперации в тылу противника и проявленное при этом мужество и героизм наградить…» Киваю вопросительно: за что? Хозяин снова отрицательно качает головой: и про это молчок.

Довелось Леониду участвовать в разработке атомной бомбы, работать на урановом комбинате в Киргизии. Позже, в 50-х годах, был помощником заместителя министра геологии СССР.

Диссертацию защитил, возглавлял сектор в НИИ золота. Словно гнал от себя возраст – работал, работал… На пенсию ушёл только в восемьдесят лет. «Поздно? – удивляется моему вопросу ветеран. – Да вы что, я тогда как олень скакал!»

В ТАКОЙ КОМПАНИИ ЖИТЬ ВЕСЕЛЕЕ

Квартира Болотова тихая, словно уставшая от времени. Тускло отсвечивают стёкла шкафов, теснятся на полках старые книги: Овидий, Петрарка, Ларошфуко, Вольтер, Катулл, Даль, Геродот, Плутарх. Хозяин кивает согласно: да, всё прочитал, ума набирался. И улыбается: «В такой знаменитой компании жить приятно. Они меня своим считают».

В доме – ворох пластинок: симфонии Бетховена, «Паяцы» Леонкавалло, «Пиковая дама» Чайковского, «Риголетто» Верди, «Борис Годунов» Мусоргского, Григ, Моцарт. Старый проигрыватель ещё «живой»: хрипит, но служит…

– Музыку обожаю! – поясняет Болотов и щурится от удовольствия. – Когда во время войны приезжал в Москву, сразу бежал на Лемешева и Козловского – хлеб и консервы на билеты выменивал. Из Большого театра до Щербаковской, где моя часть располагалась, шёл пешком. И после войны с Симочкой в театр часто ходил.

– Сколько раз болели за свою жизнь, Леонид Александрович? – спрашиваю с иронией, поскольку знаю ответ.

Но он отвечает серьёзно:

– Целых два – с аппендицитом и воспалением лёгких бюллетенил.

Смотрит с усмешкой:

– Может, спросить хотите, почему я так долго живу?

И сам же отвечает: