Литературная Газета 6321 ( № 17 2011)

Если Минфин не угомонится, то не исключено, что в театрах скоро будут устанавливать шумомеры для измерения силы зрительских аплодисментов. А на выходе поставят бойких юношей, которые не выпустят зрителя из зала до тех пор, пока он не заполнит анкету пунктов на 20–30, дабы установить, насколько он удовлетворён качеством театрального продукта, который только что оприходовал. И если до сих пор сих юношей в наших театрах нет, то только потому, что чиновники от финансов, видимо, ещё не определились, какие пункты в анкету включать. Но, думается, размышлять долго они не будут, ибо совершенно убеждены в том, что бюджетные средства, выделяемые каждому конкретному театру, необходимо увязывать с результатами его деятельности. И (для них это совершенно очевидно) результаты эти МОГУТ и ДОЛЖНЫ быть измерены в неких объективных показателях. Бюджет, ориентированный на результат, сиречь БОР, – их голубая мечта, которая вот-вот станет кошмарной явью.

Измерим и перемерим! Пространство декораций – в метрах. Длительность спектакля – в секундах (интересно, чем больше, тем лучше или – чем меньше?). Количество реквизита и занятых в спектакле актёров – в штуках и человеко-единицах. Радетели об искусстве с финансово-экономическим образованием при рассмотрении концепции развития театрального искусства, которую уже два года разрабатывает СТД вместе с Минкультом, засыпают разработчиков тоннами официальных бумаг, в которых изложено их понимание понятий «зритель», «спектакль», «театральное искусство» и т.д. Такое впечатление, что все они в едином порыве любви к театру пошли получать второе, вероятно театроведческое, образование и спешат применить на практике полученные знания. Пока с трибуны живописали картину минфиновских радений, зал гудел как растревоженный улей. Но… может, это мы чего-то не понимаем и на самом деле театр уже не таинство творчества, а технологический процесс?

Другой власти у нас нет

Главным вопросом повестки дня был диалог с властью. В каждом первом выступлении слышались ноты праведного гнева: государство стремится любой ценой освободить себя если не от всех, то от как можно большего количества обязательств перед культурой вообще и театром в частности. Выступление представителя Минкульта Екатерины Чуковской минут через пять начали захлопывать: слишком неубедительны показались собравшимся её старания сделать хорошую мину при плохой игре. Реакция зала была, скорее, инстинктивной. В чиновнике, даже если он представляет родное министерство, люди театральные привыкли видеть более противника, чем союзника, пусть министерство и пытается по мере своих слабых сил хоть как-то менять ситуацию к лучшему (и отнюдь не безрезультатно). Г-жа Чуковская быстро покинула трибуну, а вскоре и зал. Но любопытно другое. Через некоторое время на трибуну поднялся директор Музыкального театра им. Станиславского и Вл. Немировича-Данченко Владимир Урин. Он был краток: у нас такая власть, какая есть. Другой нет и пока не предвидится. Если мы хотим что-то изменить в существующем положении дел, надо уметь говорить с ней. С такой, какая она есть. По залу пронёсся ропот: как с нею говорить, если она тебя не слышит? Однако ругать чиновников легче, чем искать с ними общий язык, особенно когда те, в свою очередь, считают свою позицию истиной в последней инстанции и сдавать её не собираются.

И вот тут, справедливости ради, надо рассмотреть обратную сторону медали, что и сделал со всем присущим ему пылом и страстью Геннадий Дадамян: театр, сделавший своей целью развлечение зрителя, на помощь государства рассчитывать не вправе. Трудно не согласиться.

Для власти театр, равно как и любое другое искусство, ценен не сам по себе, а только в той мере, в какой это искусство поддерживает государство. Как это было при советской власти, когда на всех сценах – от мхатовских до клубных – шли и непременные «датские» спектакли, и спектакли про рабочий класс и передовое крестьянство, и спектакли, отражающие роль партии и правительства в формировании советского человека – человека нового типа. Добровольно или принудительно, но и мэтры, и новички обязаны были своей работой укреплять мощь самой великой страны в мире. И только в обмен на это они получали время от времени (не все и не всегда!) возможность заняться творческим самовыражением, результат которого, если он паче чаяния глобально не совпадал с линией партии и правительства, мог быть зарублен на корню с применением самых суровых санкций ко всем участникам творческого процесса. Об этом мы почему-то забываем, вспоминая, как финансово-беззаботно жили советские театры в не столь ещё далёком прошлом.

Правда, у этой медали есть и третья сторона. Отсутствие национальной идеи, способной объединить граждан многонационального государства в народ, коррупция, социальные проблемы, экономическая нестабильность. В борьбе с этим многоглавым драконом государство пока нимало не напоминает витязя в блистающих латах, прославлению доблестей которого хочется посвящать спектакли, фильмы и кантаты.