Литературная Газета 6326 ( № 22 2011)

Рассказ тем и интересен, что он открывает Шаламова с новой, неожиданной стороны. Мрак и ужас лагеря хоть на краткий миг отходят, когда человек общается с животными, которые и напоминают ему о том, что он – человек. Читатель может ощутить, как теплеет сердце автора «Колымских рассказов» при обращении к этой теме, как взволнован ритм его философско-лирической новеллы – развёрнутого стихотворения в прозе, в глубине которого сквозь колымские и якутские метели незримо мерцает строчка любимого Шаламовым Б. Пастернака: «Звон у Флора и Лавра сливается с шарканьем ног…»

Валерий ЕСИПОВ

Варлам ШАЛАМОВ

Большая собака-овчарка не скулила. Она только взглянула в глаза хозяйки, как глядят собаки, обманутые человеком… Ибо обмануть животное – хуже, чем обмануть человека. И собака это понимала отлично. Но верная, страстная, самозабвенная служба хозяйке – всё это стало ненужным – жизнь разводила их. Собака взглянула в глаза хозяина, и этот собачий взгляд женщина запомнит на всю жизнь. Что делать? У людей есть свои дела. Пути людей и животных часто сходятся вместе, ущербы разлук – смертей, расставаний – очень велики – раны в любой час могут быть разбережены памятью. Ибо домашнее животное – кошки, собаки, лошади – включено в мир людей, участвует в решениях человека, в его поступках, судьбах, и в молениях по случаю выздоровления рабочего осла или любимой кошки нет ничего смешного и бессердечного.

Каждый хранит в памяти эти прощальные взгляды животных, зверей, птиц.

Но собака-овчарка прощалась не просто с хозяйкой.

В снежном хлёстком буране, в тёмной крутящейся снежной пыли пронёсся табун якутских лошадей. Якуты их не кормят. Летом лошади щиплют траву, а зимой «копытят» снег, как олени, доставая спасительный ягель, или уходят в нагорья, где ветер сдувает снег, и гложут там мёрзлую прошлогоднюю траву, кусты ольхи, листву и обгладывают корни деревьев. Мохнатые, косматые, грязные лошади мало похожи на лошадей.

В глубокой четырёхметровой траншее – дороге для автомашин – табун в сотню голов пронёсся бесшумно. Я едва успел отскочить в сторону – к снежному борту траншеи.

Табун исчез и что-то оставил на снегу – слишком маленькое, чтобы быть взрослой лошадью. Я подошёл ближе. Новорождённый жеребёнок, только что скинутый кобылой, ещё дымящийся теплом и жизнью. Кобыла родила на бегу, побоялась из-за холода остановиться, чтобы облизать, согреть жеребёнка, побоялась остаться одна ночью в шестьдесят градусов мороза, когда спасают только движение, потные спины соседей и бег, бег, бег. С жеребёнком остался я, но это был уже труп – полусогнутые ножки заиндевели, пока я разглядывал жеребёнка. В лошадиной здешней судьбе, жестокой, голодной и холодной, есть и жизнь, и любовь.

Я пошёл в посёлок. Там была якутская церковь в память великомучеников Флора и Лавра – изъеденные ветрами коричневые брёвна лиственницы, с трудом повторяющие какой-то куполообразный мотив на крыше церкви. Само тело церкви было конусообразное, похожее на юрту. Сейчас на входной двери висел железный замок – тут был склад, а когда-то церковь Флора и Лавра. Это ведь звериные святые, ветеринары, что ли, покровители лошадей и прочих домашних животных.

Но якутские лошади никогда не были под покровительством какого-нибудь святого – слишком уж это были несчастные, мучающиеся своей жизнью создания.

И на якутских коров тоже не глядели Флор и Лавр – коров пузатых, крошечных коров с огромным цепкими копытами, приспособленными, чтобы цепляться за выступы скал, пастись на горной крутизне, на откосе гольца, пастись, как козы, которых здесь отроду не было. Коровы и молока давали, как козы, – по литру в день.

Флор и Лавр наблюдали здесь за оленями, берегли оленьи стада. Флор и Лавр наблюдали здесь за собаками, за ездовыми псами, за охотничьими лайками. И за диким зверем наблюдали Флор и Лавр.

Разница между диким и домашним зверем в тайге – столь же, пожалуй, незыблема, как и в средней полосе России. Волк и на Севере волк. Собака и на Севере собака. Ещё ближе к человеку в тысячу раз.

Флор и Лавр наблюдали и за диким зверем – за песцами, медведями, росомахами, лисами, соболями, рысями, горностаями. Наблюдали за зайцами, чтобы не было их много и мало, и в обильные годы тушки зайцев накладывали на крышу барака зимой, как новый изоляционный утепляющий материал, открытый в Заполярье.

И за птицами наблюдали Флор и Лавр. Слушали гоготание гусей, резкое хлопанье лебединых крыльев, глухаря, куропаток рябых – всё подлежало охране, заботе.