Литературная Газета 6327 ( № 23 2011)

В заполненных собственноручно анкетах бывшие военнопленные в графе «Как попал в плен?» указывали почти одинаково: одни – будучи раненными во время боёв или при выходе из окружения, другие – тяжело контуженными, и ни один не указал, что добровольно сдался в плен.

И меня после опросов каждый раз мучили сомнения. Несмотря на сочувствие, которое я испытывал к бывшим военнопленным, иногда какое-то недоверие к ним возникало и настораживало меня. Кто вас знает, раздумывал я, кто вы есть такие на самом деле: может, наши, а может, чужие? В душу не заглянешь, поди угадай, что у него там творится? Мир будто бы разделился на две половины: с одной стороны – те, кто стрижёт, с другой – те, кого стригут.

Чистые и нечистые…

Передо мной лежали опросные листы некоторых из прошедших сегодня с указанными в них биографиями и сведениями, которые я должен был передать дознавателям:

Гаврюшин Михаил Васильевич, 1918 г. рожд., русский. В РККА с 1939 г., июнь 1941 г. по сентябрь 1942 г. – капитан, артиллерист 36-го артполка 138-й дивизии. Октябрь 1942 г. – вышел из окружения в районе г. Фатеж Курской обл. при оружии с личными документами и партбилетом, в военном обмундировании со знаками различия. С ноября по декабрь 1942 г. проходил спецпроверку в Особом отделе, был восстановлен в звании и направлен командиром в штрафбат до «первой крови». Апрель 1943 г. – тяжёлое ранение, контузия, плен. Находился в лагере для советских военнопленных вначале в Польше, затем в Германии. С февраля 1945 г. использовался немцами на работе по демонтажу оборудования авиазавода. Освобождён 30 апреля 1945 г. американцами и в порядке репатриации передан 6 июня с.г.

Плющенко Владимир Васильевич, 1919 г. рожд., украинец, житель Житомирской обл., из крестьян. В РККА с 1938 г., окончил полковую школу, с июня 1941 г. – служба в полку ВНОС, старший лейтенант. В августе 1941 г. под Уманью раненым попал в плен.

Об отношении немцев к советским военнопленным он показал: «Всех согнали в огромный карьер, была страшная жара, раненые умирали от жажды, а наверху была какая-то сараюшка, где охранники демонстративно умывались и обливались водой на глазах измученных жаждой людей. Затем офицеров отделили, перед строем расстреляли комиссаров и евреев. Раненых топтали сапогами. Из семи тысяч человек за полгода осталось не более тысячи, из них раненых и доходяг оставили в этом лагере умирать, остальных перевезли в немецкий лагерь в районе гор. Нойштадт, откуда возили на работу в каменоломни». Освобождён англичанами и передан в порядке репатриации 3 июня с.г.

Краснов Михаил Александрович, 35 лет, русский, урож. Сталинградской обл., кадровый офицер. В РККА с 1936 г., капитан, пом. командира полка, попал в плен в 1942 г. под Керчью тяжело раненым и контуженным, находился в лагере в районе Фридрисхаген.

Он рассказал: «Советские военнопленные работали на химзаводе, поднимали на работу в 4 часа утра. Делать всё надо было бегом, кто двигался медленно, того избивали и подвергали нечеловеческим пыткам. Ежедневно весь лагерь выстраивали на поверку, которую проводил сам комендант лагеря. Всех слабых, которые не могли работать, отзывали в сторону, строили отдельной колонной и уводили. Больше они в лагерь не возвращались, их убивали или душили в специальных душегубках… Чтобы никто из больных, отобранных для особой обработки, не сбежал и не затерялся среди других доходяг, под номером заключённого накалывали букву «L» – первую букву немецкого слова «ляйх» – труп. Ожидали смерти как избавления. Если бы нас не освободили, меня ждала та же участь, которая постигла многих, так как я настолько ослаб, что уже не мог ходить. Охрану лагеря несли молодчики из гитлеровской молодёжи, которые оканчивали специальную школу палачей в Потсдаме, где их обучали самым разнообразным методам издевательств и зверств. Среди них были и бывшие наши люди, которые, не выдержав побоев и пыток, шли на сотрудничество, фискалили против своих и даже участвовали в пытках. Троих, наиболее ненавистных из мучителей, военнопленные захватили сами и передали в руки советских частей при освобождении лагеря. Вербовщиками в лагерях были не только немцы, чаще из наших, они, соблазняя умирающих от голода людей дополнительным куском хлеба или котелком супа, говорили, вот видишь, я не умер от нравственных мучений и ноги таскаю, а тебе, если откажешься от сотрудничества и выполнения заданий – или расстрел, или карцер с пытками. Выбирай: или гордо умирай от голода и пыток, или сотрудничай, а там дальше будь что будет. Надо сказать, что у таких было больше возможности выжить и вернуться на родину».