Куда смыло? Куда уносит? Юность, юноша, уноша на славянском наречии, уносящееся на мельницу лет телесное и бренное. А то, что было нетленным под блестящей, играющей чешуёй молодости и страсти? Чем это обернулось, куда делось?
Вот тут и возникает ещё одна главнейшая тема лирики Светланы Кековой – тема потерявшейся заблудшей овцы, тема воспоминания о Доме, тема возвращения покаянного и мучительного.
То есть слово в данном контексте есть Отец. Чаемое в земном скитании возвращение в дом отца для поэта, из ничего складывающего слова, представляется вступлением в область первозданной живородящей мглы. Мгла отеческих объятий исполнена такой любви и силы, что произрастание, цветение, творение как таковое заключено в ней самой. Сон, в данном случае переносящий дух скиталицы в некое инобытие, является проводником, мостиком для возможности приникнуть к источнику поэзии, сон размыкает эти объятия мглы, а если под сном понимать творческие погружения на грани яви-полузабытья, то мы получим то самое возвращение к началу начал.
Далее, в финале этого программного стихотворения «Возвращение», у Светланы Кековой вновь возникает эта субстанция, из которой должен родиться хлеб истины, тончайшая мука, как распавшееся, перемолотое на составные молекулы зерно, как великая потенция жизни и слова. Далее метафора разворачивается:
Вот так по поэтической и, не побоюсь сказать, провиденциальной мысли Светланы Кековой происходит возвращение лирической героини, а вместе с ней в какой-то степени и частицы читательской души к источнику, к чаше и хлебу, к дому Отца. А ещё – в область некоего сокровенного молчания вещего, которое следует за словом поэзии, где трепет и слёзы умиления, ибо за непостижимой маской языка – тайна Бога.
Владимир БЕРЯЗЕВ,
Статья опубликована :
№36 (6337) (2011-09-14) 3
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии:
Ветер, время и песок
Литература
Ветер, время и песок
Светлана КЕКОВА
УРОКИ КАЛЛИГРАФИИ
Стоя в недрах июля, как в Йемене,
говорю на чужом языке
о движенье предметов во времени,
о скольжении рыбы в реке.
И пока рассуждает о мафии
аналитик, впадающий в раж,
я пытаюсь в урок каллиграфии
превратить незнакомый пейзаж.
В настроении лиро-эпическом,
утопая по грудь в облаках,
в дорогом корабле металлическом
люди дремлют с детьми на руках.
Пролетая сквозь дымку туманную,
смотрят сны они ночь напролёт,
видят скатерть во сне самобраную
и волшебный ковёр-самолёт.
Что же, сказки мы сделали былями –
и глядим с неприкрытой тоской
на корабль с неподвижными крыльями,
отражённый в пучине морской.
Там, в пучине морской, неизведанной
(с чем согласны пророк и профан),
обитает Создателю преданный
неприрученный Левиафан.
Раздвигает он воду солёную,
заставляет пучину кипеть…
Он железо считает соломою,
сокрушает, как дерево, медь.
Примирённому с Богом, счастливому,
омочившему пальцы в вине,
он зачем-то является Иову
и жене его ночью, во сне.
На снегу вороны, как надгробья,
воробей – как маленький авгур,
и повсюду – странные подобья,
знаки человеческих фигур.
Ветер после нескольких попыток
уничтожить на снегу следы
развернёт горизонтальный свиток –
плоский символ неба и воды.
А поэт с большой трубой подзорной,
с колонковой кисточкой в руке
будет славить странный, иллюзорный
мир, изобразившийся в реке.
На поверхности земли –
звери, люди, корабли,
арестанты, баи, геи,
вазы, стразы, скарабеи,
боги, демоны, цари,
троны их и алтари.
На поверхности бумаги –
пирамиды, саркофаги,
колесо, гончарный круг,
ибис, цапля и бамбук.
Будем делать шаг за шагом:
зыбь становится зигзагом,
небо – коршуном, а Нил –
богом крови и чернил.
Кто, за что и кем наказан?
Кто спасён, а кто погиб?
Смотрит мальчик длинным глазом
на плывущих в речке рыб.
Он, зовущий Музу в гости,
от тоски на волоске,
чертит молча рыбьей костью
иероглиф на песке.
Подчиняясь высшим интересам,
мелкий шмель гудит, как пылесос,
мельтешат над речкою и лесом
стаи металлических стрекоз.
Спит репейник, как цыганский табор,
завершивший летнее турне.
и, попав в двойную сеть метафор,
рыба говорит «прощай» волне.
Это искус, морок, наважденье,
По былому миру лития,