Литературная Газета 6348 ( № 47 2011)

Напрасно думать, что раскол - далёкая история. Каждому из живущих сегодня русских людей предстоит определиться, каких он корней, ведёт ли он свою родословную от несгибаемых, подобных великому Аввакуму, воинов за веру или предпочитает встать в ряды приспособленцев, которых во все времена, увы, было предостаточно.

Фёдор ЧЕРЕПАНОВ

«Шествуй тою же стезёю»

«Шествуй тою же стезёю»

ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ

Николай СКАТОВ

"ТЫ ЧИСТОТУ ХРАНИЛ"

Через много лет литератор совсем иного лагеря, консерватор, "нововременец" В.В. Розанов засвидетельствует, что уже целый ряд русских поколений "усвоил тот особый душевный склад, тот оттенок чувства и направление мысли, которое жило в этом ещё таком молодом и уже так странно могущественном человеке".

Что же это был за душевный склад и куда была направлена мысль этого "могущественного человека"?

Сама традиционно поповская православная фамилия - Добролюбов - оказалась для него как бы символом и эмблемой. Да так она и была понята почти тогда же, отозвавшись, пусть ослабленно, в юном Григории Добросклонове в знаменитой некрасовской поэме.

Много доброго вынес сын из семьи своего отца, честного, образованного и предельно сурового нижегородского священнослужителя. Может быть, прежде всего идею служения, хотя уж, конечно, и не священнического. Во всяком случае, завет: "Возжелав премудрости, соблюди заповеди" - не остался для него только темой написанного в семинарии сочинения, но стал неизменно руководительным жизненным принципом.

Добролюбов был наделён каким-то редчайшим чувством правды, талантом ощущать её в самом большом и в самом малом, в жизни, в быту, в литературе.

Александр Блок назвал однажды Добролюбова дореволюционным писателем, то есть предреволюционным. К этому можно было бы прибавить, что Добролюбов оказался писателем до революции, которая тогда так и не произошла. Ни высокой трагедии состоявшейся революции, ни далеко не столь высокой, но всё же трагедии революции несостоявшейся ему пережить не довелось. Он действительно ощутит её приближение, но уже никогда не узнает, что она прошла мимо.

Всё остальное у Добролюбова - производное от этого. В том числе и литература, и поэзия, и критика. Но из этого для него отнюдь не следовало, что литературу можно ломать, подчиняя чему бы то ни было.

Он и занимался-то больше всего и прежде всего литературой, потому что именно русская литература более, чем что-либо, выражала тогда правду.

Общее чувство правды в нём было таково, что не только не подавляло правду литературы, но бесконечно обостряло её восприятие.