Чириков в не бедной именами русской литературе того периода вовсе не "чирикал". Его широко печатали на немецком, английском и французском языках. Его пьесы ставили в Германии, Австро-Венгрии, Швейцарии и США. До революции вышло 17-томное собрание его сочинений. В общем, не чужой был Евгений Николаевич на этом празднике жизни. И в антисемитизме его мог заподозрить только безумный. Но в тот злополучный вечер писателя то ли укусила ядовитая муха, то ли он махнул лишнюю рюмку водки. Во всяком случае, Чириков сделал в присутствии "прогрессивной интеллигенции" то, что в её присутствии делать нельзя ни в коем случае в видах хотя бы самосохранения, - он сказал, что думал и чувствовал.
Что же? "Я вот чего не понимаю, господа, - сказал Чириков. - Вы в один голос хвалите чисто бытовую пьесу, в то время как меня, Евгения Чирикова, регулярно разносите в своих критических статьях за низменное бытописательство. По[?]трудитесь объясниться и проч." Согласитесь, заявление совершенно невинное и вопросов национальной политики не касающееся. Но известный петербургский критик, почуяв запах крови, немедленно отреагировал, высказавшись в том смысле, что человек, не вполне знакомый с многовековой еврейской традицией, не в состоянии понять, как в обычном быту еврейской семьи отражается высокий трагизм. Чириков, написавший пьесу именно и как раз о "высоком трагизме в быту", закусил удила. "Ах, вот как! - воскликнул он. - Коли мы, русаки, не можем понять еврейского быта, то и вам, евреям, недоступно пониманье быта русских, и поэтому печально, что лишь критики-евреи мне оценивают пьесы". И прочее в том же духе.
На следующий же день в еврейской газете появилось открытое письмо, в котором несчастного Чирикова обвиняли[?] правильно, в антисемитизме! Чириков снова не сдержался и ответил[?] Скандал, раздутый прессой, вышел сродни "делу Бейлиса". За Чирикова публично не заступился никто из коллег. Куприн в знаменитом письме Ф. Батюшкову, из-за которого автор пронзительнейшего "Гамбринуса" до сих пор слывёт если не антисемитом, то сочувствующим, писал: "Чириков[?] в столкновении с Шоломом Ашем он был совсем не прав. Потому, что нет ничего хуже полумер. Собрался кусать - кусай! А он не укусил, а только послюнил". Не хочется и представлять, что было бы, если бы "укусил". Как говорится, и в шапке дурак, и без шапки дурак. Отмыться до конца от "чириковского инцидента" Чирикову так и не удалось - ни на Родине, ни в эмиграции.