Литературная Газета 6358 ( № 6 2012)

Что касается фильма "Просто ветер", то 38-летний венгр Бенсе Флиегауф, имеющий за плечами призы Локарно и Берлина, снял фильм об одном дне румынской семьи. Дне, который оказался для неё последним. Они были шестой цыганской семьёй, расстрелянной в Венгрии. Похоронная песня вначале и три гроба в морге в финале. Между ними - кадры обычного дня, от рассвета до заката. Мы видим этот день глазами матери, дочери и младшего мальчишки, для которого всё это ещё похоже на игру. Отчуждение и тревога, повседневность саспенса возникают из ничего: из шорохов в лесу, взглядов незнакомцев, перебранки с сослуживцами, из разговоров полицейских, что не ту семью расстреляли, надо бы другую[?] Из угроз на улице и драки детей в школе. Сгущение саспенса и его разрешение в финале - и есть сюжет. Сюжет не для детектива, не для жестокого цыганского романса. Скорее - для небольшого рассказа в стиле Чехова, в финале которого ружьё выстрелит.

Братья Тавиани: мы пойдём другим путём

Но лучший фильм Берлинале сделан совсем по другим лекалам. 80-летние Паоло и Витторио Тавиани (на снимке) поставили на Шекспира и взяли "Золотого медведя". Признаться, никто не ожидал такой мощи и такого накала страстей от фильма "Цезарь должен умереть". Думали - политкорректное скучное кино. Заключённые в римской тюрьме строгого режима ставят Шекспира. Театральная постановка, тюремная сцена, чёрно-белое кино.

Но Тавиани перевели трагедию Цезаря на язык итальянских провинций. Получился Verbatim наоборот: люди играют Цезаря и Брута, а выходит - говорят о своей жизни. И когда один из актёров, произнося реплику "Рим - бесстыдный город", добавляет "Как будто о моём Неаполе сказано!", за этим просвечивает не только античность Цезаря или время Шекспира, но и современная жизнь. Почему от фильма невозможно оторваться? Не потому ли, что в лицах итальянских разбойников проступает лик римских императоров и наоборот? Они говорят словами Шекспира о свободе и насилии, то есть самых важных для них вещах, мы видим пробуждение актёрского дара и человеческой души. Трагедия о невозможности сохранить свободу Рима отзывается усиленным эхом в каменном мешке.