Литературная Газета 6365 ( № 13 2012)

- Не вижу тут противоречия. Наоборот, только реалист и может быть счастлив по-настоящему, поскольку не обманывает себя: умеет принять действительность в совокупности хорошего и дурного. Уж не знаю, хорош ли я как реалист, но я счастлив, это факт. Я это чувствую каждый день.

- Один из самых сильных ваших романов, на мой взгляд, это "Йод". Для него очень подходит пастернаковское: "кусок горячей, дымящейся совести". Почему главному герою для того, чтобы возродиться, обязательно нужно было прибегнуть к саморазрушению?

- Когда я делал "Йод", мне казалось, что количество содержания чего бы то ни было в мире конечно. То есть появление нового происходит только за счёт разрушения старого. Связь между разрушением и созиданием очевидна, и она прямая. Однако сейчас мне ближе идея, выдвинутая Стругацкими в "Диких лебедях": новое может возникнуть не на обломках старого, а как бы "не мешая" старому, "не обращая внимания" на старое. "Ничего не ломать, только строить" - так у них написано[?] Конечно, надо понимать, что я не философ, и мои идеи есть не более чем умозаключения дилетанта.

- Странно, что после такого жёсткого и брутального реализма возникла потребность обратиться к фантастике. С чем это связано?

- Мне стало мало реальности. Я обнаружил, что нуждаюсь в метафизике. И ещё - в игре. Пренебрегая игровым началом жизни, я обкрадывал себя. Расслабленный, спокойный и весёлый человек - это игровой человек. Игра и фантазия освобождают нас, поставляют нам положительные эмоции.

- В одном из интервью вы сказали, что, когда пишете, подпитываетесь тёмной энергией и что вера и искусство в принципе несовместимы. Что вы имели в виду?

- Мне кажется, светское искусство служит не Богу, а человеку. Творческое созидание плохо совместимо с верой, поскольку основано на сомнении. Если этого никто не делал, это не значит, что это невозможно; я попробую, а вдруг у меня получится? Были времена, когда вера не только укрепляла искусство, но и хранила его. Художник выживал в храме, и больше нигде. Без Кирилла и Мефодия не было бы христианской Руси. Без печатного станка не было бы Реформации. Но сейчас настали новые времена, - мы понимаем, что есть что-то, кроме Бога, и это не только не мешает писать книги, но и помогает. Мы стали свободнее. Я могу сомневаться в ком угодно. А вдруг Бога нет? А вдруг я - Бог?