в самом деле лучше всех.
***
Возьмёт своё под деревом раздора
старательно замазанный подпил.
И выплывет из мрака Айседора,
которую Есенин не любил.
Растают всхлипы в рокоте мотора.
И в сумасшедшем всполохе огня
поднимется над мраком Айседора,
которая любила лишь меня.
Алина КУЗНЕЦОВА
Ночная санитарка
Доктор
Я видела свет в глазах его ясных,
диван и мечты на тумбочке в синем.
Чужою пришла в уют этот душный
и в хриплом "спаси" хотела всё выдать.
Пыталась просить, надеясь на чудо:
"От судорог снов лечи меня, доктор,
от воя в ночи, от песен на ветках,
от вкуса травы, от танцев на крыше".
Закончила речь под взглядом погасшим.
Ушла, поняла: он мне не поможет.
В ту ночь мне осталось важное дело:
искать под мостом огней отраженья[?]
***
Смайлики в западне. Никак не выбраться им
Из страниц небумажных,
из ролей-пантомим.
На распутье стою, на перекрёстке Alt-Shift.
Как передать смогу я мыслей
сбивчивый шрифт?
Клавиш нажатье - пульс мой. Точку ищу я, но
Стая знаков и букв выпорхнула в окно.
***
И пока падал тихий рассеянный снег,
я пыталась справляться с дрожанием век.
Лишь косая метель закружила едва,
меня всю облепили чужие слова,
и, запутавшись в белой колючей парше,
жгли мне щёки пунктиром позорных клише.
Так и шла я, влекомая силой воды,
на снегу оставляя чужие следы.
ОГШ*
Занимаются больные кто чем.
Кто бутылку под матрац от врачей прячет,
кто в картишки,
в двадцать тридцать в холле - аншлаг, -
медсестра со шприцем замедляет шаг, -
там по телевизору "Богатые плачут".
Выстиран, поглажен байковый халат,
в ординаторской накурено и жарко.
Стенды о вреде курения, и - вразрез
полость носовая с лёгкими - ликбез.
Мне семнадцать, я - ночная санитарка.
- Бабушка, ты почему одна сидишь? -
Там кино, - тугие ноги в пёстром скрестив,
та хохочет: "Толсты, девишка, хароши".
И ни слова от неё по-русски больше.
Из-под спиц её - узора птичий мотив.
Я навряд ли лучше знаю твой язык.
Поболтаем так, на странной междуречи.
"Замуша чыкъянми?" - "Да пока ещё нет,
рано мне, дайза!**" - Она смеётся в ответ,
и трясутся мелко латаные плечи.
Слёзы Марианны, с битым кафелем сортир,
верные мои друзья - ведро и тряпка.
И луч света в царстве тьмы,
сожравшей этот мир, -
эта вечно радостная бабка
вяжет вереницы солнечных носков,
смотрит за окно в зарешечённой раме.
Скоро там ноябрь в застиранной пижаме
вывесит на стёкла списки должников.
Вечер. Кот столовский общий на закат
ноет, блеск в глазах дежурного медбрата
жизнеутверждающ. Осень виновата
в этом тусклом освещеньи ОГШ,
в этих бледных солнечных заплатах
на стенах, постелях и вообще[?]
Пять ночей, я на шестую (был отгул)