Литературная Газета 6368 ( № 16 2012)

О страшном положении народа Константин Аксаков писал в обращении к императору Александру II в 1855 году: "Русская земля стала как бы завоёванною[?] Народ получил значение раба-невольника в своей земле". Объективное исследование эпохи крепостного права приводит к выводу о том, что крепостные не были даже гражданами государства. Лишённые права на собственность, на личную жизнь, наконец, потеряв право жаловаться на господ и приносить присягу правительству, они были поставлены во внешние отношения к государству, должны были работать и воевать, защищать и обслуживать режим, который ровно ничего не давал им взамен.

Произошло самое страшное, что только может быть в жизни национального государства: не только социальное, но и духовное отчуждение элиты и народа. Русскому дворянству была правительством поставлена удивительная цель - стать иностранцами в своём отечестве. Образ такого "благородного" отщепенца метко обрисовал В.О. Ключевский: "Усвоенные им манеры, привычки, понятия, чувства, самый язык, на котором он мыслил, - всё было чужое[?] а дома у него не было никаких органических связей".

В последующие периоды, когда ряды образованных людей в России пополнились выходцами из других сословий, им не оставалось ничего другого, как подражать дерусифицированному дворянству - все общественные нормы, система и направленность образования принуждали к этому и не оставляли другого выбора.

Самые одарённые представители этого круга могли только ценить следы народной русской культуры, но всегда оставались по отношению к ней сторонними наблюдателями. А многие вовсе побаивались и недолюбливали её. Знаменитый историк С. Соловьёв не затруднился однажды вынести приговор без малого целой тысяче лет самобытной жизни русского племени - "вредная старина"! Так он оправдывал реформы Петра Первого.

Мы и сегодня несём на себе груз заблуждений той эпохи, того рокового отчуждения от своих корней, когда не только проявление традиционализма в быту, но сама искренняя религиозность казалась свидетельством невежества, как тогда говорили ещё - "китайского застоя".