Какое, например, сегодняшнему читателю дело до смены помещиков разночинцами в России XIX века? Хотя бы даже эти самые разночинцы содействовали развитию промышленности и буржуазных отношений. Чтение художественной литературы не должно превращаться в археологию. Как не должно оно превращаться и в подглядывание в замочную скважину за теми подробностями личной жизни писателя, что так или иначе проникают в произведение и с горячим затем усердием извлекаются из него стараниями отдельных исследователей. Тот кристалл вечного, заключённый в великом произведении, испытывается временем, очищаясь постепенно от сиюминутного и поворачиваясь к читателю разными гранями, в которых отражаются или, напротив, просвечиваются разные смыслы.
Желая того или нет, И.А. Гончаров создал глубоко религиозный роман с неповторимым, ускользающим от прямолинейных трактовок главным героем. Уникальность Обломова состоит в его двойственности и парадоксальности. Это трудноуловимый, не поддающийся однозначному истолкованию персонаж, персонаж с двойным дном. Внешне он совершенно бездеятелен и проводит дни, распластавшись на диване. Но по-своему, внутри собственной системы ценностей и взглядов, он последователен и деятелен чрезвычайно. Обломов и Штольц традиционно противопоставляются друг другу, являясь равноправно существующими противоречиями. Наметив ещё в "Обыкновенной истории" подобную же антиномию, на примере дяди и племянника Адуевых, Гончаров только усилил её в "Обломове", превратив к тому же двух разнополюсных героев в выразителей двух философских систем. Штольц, существующий и действующий "для самого труда, больше ни для чего", потому что "труд - образ, содержание, стихия и цель жизни", выражает философию кальвинизма, в соответствии с которой труд понимается как религиозная обязанность, а бездействие, леность приравниваются к греху. Обломов выступает продолжателем Екклесиаста, провозгласившего: "Ибо что будет иметь человек от всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем? Потому что все дни его - скорби, и труды его - беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это - суета!" (Еккл., 2:22-23) "Всё вечная беготня взапуски, - вторит Екклесиасту Илья Ильич, - вечная игра дрянных страстишек, особенно жадности, перебиванья друг у друга дороги, сплетни, пересуды, щелчки друг другу <[?]> Скука, скука, скука!.."