Помнится, ко мне в автобусе привязался пьяный ханурик. Ему во мне всё не нравилось - и лицо, и одежда. Я на него как бы не обращал внимания. Но, когда он дёрнул меня за нос и заржал, я закрыл книгу, которую читал, и сильно возразил, правда, он даже не упал.
И что бы вы думали, часть пассажиров тут же на меня ополчилась: "Человеку плохо, человек выпивши, а вы к нему пристаёте!" Оказывается, это я к нему приставал. Тут есть над чем задуматься. Такие дружные варвары ведь ещё Древний Рим погубили.
Во времена, когда и чёрно-белый телевизор являлся редкостью, в Центральном парке культуры и отдыха было прелестное развлечение - танцевальная площадка. Мы туда по вечерам валом валили. К тому же это было и культурное мероприятие: в танцах наступал перерыв, и задорная девица объявляла с эстрады, где сидел оркестрик, викторину. Она лихо выкрикивала в микрофон: "Кто написал поэму "Василий Тёркин" - Евтушенко, Твардовский, Симонов?" И мы, склонные плясать и танцевать, хохоча и подпрыгивая, выкрикивали наугад ответы - а вдруг приз получишь! Вот такая была незатейливая забава вперемешку с фокстротом. Братья и сёстры, но ведь сегодня это называется ЕГЭ! Остаётся лишь приёмные экзамены в вузы обозвать викториной и проводить их в перерывах между танцами.
Мы же уродуем себе жизнь, доверяем культуру людям, которые в ней посторонние. Безусловно, москвичи Юрию Михайловичу Лужкову кое-чем обязаны, например бесплатным проездом для пенсионеров. Не исключено, что он даже знает, кто написал поэму "Василий Тёркин" - Евтушенко или Твардовский. Но как можно при этом ему решать, каким быть облику великой Москвы? Лужков искалечил мой отчий город. И это почти навечно. Ведь переделать Москву с её турецкими башенками практически невозможно, это же не разрешить с утра пораньше вдруг признать генетику наукой. Придётся наш город "донашивать как есть".
У меня не так уж много, что я пронёс в себе через всю жизнь, - Горный Алтай, Камчатка, храм Покрова на Нерли, возле которого деревня, где папа родился. И конечно - пушкинское Михайловское. У меня был период, когда я ездил в Михайловское регулярно. Знаете, я там душой оттаивал. И дело было не в изученных назубок мемориях. Дело было во всём: в небе, снеге, реке Сороть, в бескрайности родной красоты.