Тихая и незаметная старушка с лицом, иссеченным морщинами. Постоянно в одной и той же юбчонке, латаной кофточке и линялой косынке, а зимой в старой, побитой молью, шали.
Мороз или снег, дождь или жара, а баба Дуся тащила в очередной подъезд тяжёлые веёдра с водой. Убирала мусор и отмывала бетонные полы от грязи. И сколько я вспоминал бабу Дусю - она оставалась в моей памяти маленькой, сухонькой, словно время не касалось её.
Умерла она в конце марта. Так же тихо и незаметно, как и жила.
Мать, возвращаясь из магазина, зашла к ней, чтобы оставить молоко и хлеб, и увидела, что она лежит на диване, будто решила отдохнуть немного от этих проклятых вёдер. Мать тихо прошла на кухню. Оставила на столе покупки и хотела выйти, чтобы не потревожить бабу Дусю. И вдруг что-то почувствовала - подошла к дивану. Свернувшись калачиком, баба Дуся не дышала, а рядом с ней лежал старый потёртый альбом с фотографиями, тетрадный лист, и в пальцах была зажата ручка.
Хоронили её на собранные соседями деньги. До последней минуты ждали сына. Хоть он и прислал телеграмму, что приехать не может, и просил соседей, чтобы похороны матери прошли без его участия.
Бабу Дусю хоронили в промозглый, холодный мартовский день. Сильный ветер гнал по небу низкие серые тучи, из которых сыпал то сырой снег, то мелкий, похожий на водяную пыль, дождь. Под ногами чавкало грязное месиво из снега и воды. Дома стояли сырые и мрачные. По окнам, словно слёзы, стекал тонкими струйками снег вперемешку с дождём.
Женщины в чёрных платках, мужики с хмурыми лицами заходили в квартиру проститься с бабой Дусей и, выходя, вытирали украдкой покрасневшие глаза. За много лет я первый раз увидел её в новой одежде, купленной соседками.
Читали молитвы старушки в тёмном. Пахло ладаном, какими-то травами и ещё чем-то неуловимым и непонятным тогда для меня. Запахом тлена[?]
Меня поразило её лицо. Куда-то пропали, разгладились все морщины. Ушло выражение постоянной заботы, и казалось, что она отошла от всех этих мирских дел, хлопот и находится где-то там - далеко от всех нас[?]
На подъехавшую с открытым кузовом машину осторожно поставили небольшой гроб с лёгоньким телом бабы Дуси. Дождь, попадая на её желтовато-восковое личико, стекал по краю глаз тонкими полосками, будто баба Дуся плакала, прощаясь со всеми.
Машина медленно поехала по двору, и все соседи тихим шагом пошли за ней, неся в руках венки из искусственных цветов. И лишь на грязном снегу остались лежать живые ярко-красные гвоздики[?]