Литературная Газета 6385 ( № 38 2012)

Так же, как в юности, она приняла решение разделить судьбу отца и вернуться на Родину, уже зрелым человеком (напомним, она родилась, когда Марине не было 20 лет) Ариадна решила полностью посвятить себя сохранению цветаевского наследия. Вот что писала она, узнав о гибели матери: "Если бы я была с мамой, она бы не умерла. Как всю нашу жизнь, я несла бы часть её креста, и он не раздавил бы её. Но всё, что касается её литературного наследия, я сделаю. И смогу сделать только я"; "Скоро-скоро займёт она в советской, русской литературе своё большое место, и я должна помочь ей в этом. Потому что нет на свете человека, который лучше знал бы её, чем я".

Не может женщина, мыслящая на уровне "Пионерской правды" (неплохая, кстати, газета, воспитательная!), сказать о своей матери: "[?]я её знаю, как будто бы сама родила её[?] Моя жизнь настолько связана с её жизнью, что я обязана жить для того, чтобы не умерло, не пропало бесповоротно то её, то о ней, что я ношу в себе". Это голос человека, познавшего самую глубину бытия, достигшего такого уровня, на котором даже родственные связи становятся духовными и читаются не прямо. Голос святого, если хотите. И здесь нет кощунства, потому что подвиг в миру часто труднее подвига в скиту.

Ариадна писала отнюдь не только письма. Она была интересным художником и первоклассным переводчиком европейской поэзии. Её "взрослые" стихи почти никто не знал, а те, кто знал, часто внутренне отмахивались, чтобы не заслонить величия Марины. Но Ариадна никогда и не пыталась состязаться с матерью. А писала, потому что не могла не писать:

Мне б яблочка российского разок куснуть,

В том доме, где я выросла, разок уснуть!

В этом доме в Борисоглебском переулке сейчас музей её матери. Там Ариадне не довелось "уснуть", как не довелось ей создать собственную семью и долго не доводилось заиметь своего угла. Но она мало обращала внимания на внешнее благоустройство - была слишком занята главным делом - и подвигом - своей жизни: "Осталось одно-единственное неисправимое, неизлечимое, неискоренимое горе - мамина смерть. Она со мной, во мне, всегда - как моё сердце[?] В конце августа 41 г. несколько дней подряд мне среди стука и гула швейн (ых) машин нашей мастерской всё чудилось, что меня зовут по имени, так явственно, что я всё отзывалась. Потом прошло. Это она звала меня".

Владислав ЖЕМАЙКО

Слово о слависте № 1

Слово о слависте № 1

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ