Литературная Газета 6388 ( № 41 2012)

Я бы не сказал. Звенела посуда, слышались мат и хохот. Соседи попались весёлые. Мы, пытаясь не обращать внимания на этот аккомпанемент, говорили о поэзии. Хозяин читал стихи охотно, почему-то с листа, не наизусть. Внезапно вскакивал, ходил по узкому проходу мимо горки книг, заложив руки за спину и развернув узкие плечи. Улыбался добро и беззащитно. Когда он протискивался между моим стулом и раскладушкой, я убирал ноги, а он то и дело извинялся. Когда садился, охватывал худыми руками плечи, слушал, склонив голову набок.

Мартынов пошёл провожать меня. Я думал, до остановки трамвая. Оказалось, что Л.Н. вообще не любит транспорта. "Как Слуцкий", - добавил он. И предложил: "По букинистам?"

Шёл широким шагом, всё так же, как и дома, заложив руки за спину, развернув плечи, как бы отделив их от поднятого воротника потрёпанного плаща, да так необычно, что казалось, плечи отогнуты к самим лопаткам. Ещё казалось: руки его туго связаны за спиной.

Руки были связаны, впрочем. Ещё с довоенной поры. Он не любил распространяться об этом. Ссылка была на Севере. Как у Заболоцкого, который тоже, кстати, не проговаривался, а проговаривался - так в стихах.

У Мартынова память была цепкая. Перечисляя как-то реки России, о каждой говорил ласково, как о живой, определял её повадки, характер, словно речь шла о капризных женщинах, рядом с которыми прожил в коммунальной квартире не один год. Ещё любил он камни. В поздней своей - впервые собственной - квартире позволил себе держать коллекцию. Рассказывая о камне породистом, возьмёт с полки, погладит, как собаку, положит на место. Заметил однажды, что я улыбаюсь, сказал смущённо:

- Это я от пыли[?]

Одежды вроде и не замечал. Сидела она на нём как бы отдельно. О нём можно было сказать то, что Л.Я. Гинзбург говорила о Мандельштаме: "Его воротничок и галстук - сами по себе".

Проблема эта встала во весь рост, когда пришлось впервые ехать за границу. Слуцкий, сам ещё не вышколенный к тому времени светской женой, и я взялись опекать Л.Н. Уж как умели.

Вместе с Борисом помогали ему обставлять квартиру на Ломоносовском.

26 декабря 1955 года был юбилейный вечер Мартынова. Я делал доклад о его поэзии. Рядом со мной в президиуме сидели И. Эренбург, Антал Гидаш, П. Антокольский, Н. Асеев, С. Кирсанов, А. Межиров, Евг. Евтушенко и седой, неизвестный мне человек. "Кто это? Очень знакомое лицо", - думал я. И вдруг по характерной складке у рта я узнал это лицо ещё до того, как председательствующий объявил: "Слово имеет польский поэт Владислав Броневский[?]"