И в угаре игры, забывая, что чувственный рынок
запирают к утру, две души выгорают, как спирт,
и взрывают судьбу на какой-нибудь из вечеринок -
там, где водка, и "Спрайт", и стихи, и гитара, и флирт[?]
Не даю никому ни по роже, ни в долг, ни советов.
И не знаю, к чему бы я мог относиться всерьёз.
Жизнь была так длинна. Я в ней выслушал сотни ответов,
но любил только тех в ней, кто грамотно ставил вопрос.
* * *
Тихий вечер вечен.
Это цветок молчанья
созревает звездою на стебле речи.
Жизнь, говорят, лотерея.
Всё уже отболело.
Читай грядущую рукопись, пока она не сгорела.
Требует акт последний
жертвы. Простуженный город
тихо вползает в вечер, невыносимо бледен.
Это - зал вокзальный.
Это старость
синевой наполняет мешки под глазами.
Ты меня не жалела. Сядем у батареи.
Читай горящую рукопись, пока она не сгорела.
Это брошен камень
в тихую заводь,
где расходится осень кругами, кругами, кругами.
Временны все поблажки. Под завыванье Борея
читай горящую рукопись, пока она не сгорела,
сгорела, сгорела, сгорела.
Тихий вечер вечен.
Скоро я стану совсем свободен от речи.
* * *
Пахнет вьюгой и тьмою в безвестной отчизне.
Мягко гаснет сознанье. В кружении снега
по тропинке ладони, по линии жизни
я пройду, как идут по глубокому следу.
Дни катились рублями застойной чеканки.
Я был молод. Пока продолжалась пирушка,
я рассматривал страсть то с лица, то с изнанки.
До сих пор не пойму, кто игрок, кто - игрушка.
Мне казалось, свободных возможностей - прорва,
чтоб исследовать мрак в ожидании знака,
а любовь в зеркала погружалась, как в прорубь,
и в зрачках её грызлось зверьё зодиака.
Я почти протрезвел, возвращаясь с гулянки
по тропинке судьбы, между адом и раем.
Мотылёк кристаллический - зимней огранки - полоса
на ладони моей не спеша догорает.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Там, где осень и полёт паутинок,
там, где юность и ночная вода,
я не верю в лак рекламных картинок:
познаётся всякий сад по плодам.
Там, где небо чуть повыше деревьев,
там, где храмы так прижаты к земле,
отыщу когда-то брошенный жребий
в золочённом по краям сентябре.
Я писал сюда в минуты бессонниц,
только зря: на небесах адресат,
и пролёты белокаменных звонниц
опустели много вёсен назад.
Отрешённые, как звёздные ночи,
как беседы у чужого огня,
Богоматери Любятовской очи
навсегда заворожили меня.
Над церквами луч закатный взметнулся.
Рядом с этим всё - дешёвка и тлен.
Здравствуй, город, я вернулся, вернулся,
я целую плиты царственных стен.
ЗАВТРАШНИЙ ДОЖДЬ
Весь дрожа, как мираж,
прокатился товарный состав.
На пленэре алкаш
из нирваны восстал, недоспав.
В бред дневной духоты