Литературная Газета 6393 ( № 46 2012)

Если смотреть с этой точки зрения, - продолжает Геннадий Васильевич, - то никакого деления на правое/левое в искусстве нет и быть не может. Представь себе, - приводит профессор пример, - лист бумаги, ты ведь математик, представь не реальный лист, а идеальный, имеющий две поверхности, лист без граней, без толщины. Представил? Так вот - "правое" и "левое" искусства - это два взгляда на то, чего нет, на несуществующую толщину. Приближение к ней, прикосновение к ней, к этой отсутствующей толщине. Что почувствует "правый" под ладонью? Только ладонь "левого", а вовсе не мир и не Абсолют в его реальности. Только "другого", без которого не может жить. Вот смотри, были Есенин и Маяковский. "Правый", почвенный поэт деревни, и "левый" - горлан-главарь, революцией мобилизованный и призванный. Мы не знаем, в чём загадка их величия, но знаем, что в истории они остались вместе, как вместе прикоснулись к чему-то единому. К чему? К ладони своего зеркального двойника, к антивеществу своего эго. Он этого соприкосновения произошёл мощнейший взрыв, и энергия этой аннигиляции до сих пор удерживает дряхлеющую конструкцию "государства рабочих". Вот она суть - энергия. Но искусство - форма! А мастеров формотворчества, о котором говорил Цаплин, не было. Даже заказчиков не оказалось. Исполнители были. Художник говорит плохо, но руками лепит миры, он - бог-гончар, вспомогательный бог, но очень важный. И вопрос всегда в том, слышит ли художник голос Великого Бога, способен ли понять Его запрос. Божественный запрос на Египет, Грецию, Рим, Ренессанс. Здесь мы и понимаем, чем обусловлено деление на правое/левое в искусстве.