Литературная Газета 6394 ( № 47 2012)

М. - Что ж, должен признать, что ваш перевод ларкиновского маленького шедевра очень мне нравится. Удачно найдены рифмы - "отцом" - "гуртом", "черёд" - "гнёт" (с внутренней рифмой "мёд", и это "за мёд свой выдавали гнёт" - само по себе очень интересное решение для soppy-stern). Так что поздравляю.

Я. - Забавно, но одна из первых заметок, которую я где-то прочёл о Ларкине по-русски, называлась "Пьяница, расист, женоненавистник" - в духе "обличительства". Автор заметки, признавая, что стихотворение This Be The Verse входит в канон стихотворений, которые знает "средний англичанин", заявляет, что "таковым оно стало в первую очередь не из-за его эстетических достоинств, а из-за одного из самых ранних в "серьёзной" поэзии употребления прежде запретного слова из четырёх букв, причём в начальной строке, что потрафило вкусам обывателя". Может, решили таким образом привлечь внимание нашей публики к "скандальному" поэту? Или здесь нечто иное? Неужели Ларкина, которого у нас толком ещё не знают, решили заранее потянуть за фалды - да и в слякоть? Это значит - только слякоть и видеть, а на свет, на устремлённость поэта к свободе не обращать никакого внимания, не замечать их.

М. - Шеймус Хини в короткой и блистательной статье о Ларкине прослеживает его световую символику; как только свет появляется в его стихах, пишет он, Ларкин не в силах противостоять живущему в нём романтическому поэту, готовому, вопреки скепсису, ответить на призыв этого света. То есть "Йейтс" в Ларкине не умер, но продолжает жить как бы параллельно к "Гарди", почему и возникают в его стихах моменты "видения", прозрения, "эпифании", откровения света, которым рационалист и скептик в Ларкине как будто не доверяет, которых поэтому не так уж и много, но без которых его стихи не были бы самими собою.

Я. - Меня только смущает слово "параллельно" - в нём присутствует момент раздвоения, а у Ларкина, как мне кажется, никакого раздвоения нет: воздушная, световая "площадка для съёмки" вбирает в его видение всё, включая и самую эту площадку, одновременно. Самые обыденные жизненные эпизоды, показанные жёстко, сухо, без каких-либо прикрас, вдруг начинают принадлежать самой вечности: особенность зрения поэта.