Литературная Газета 6401 ( № 4 2013)

Здесь полоска волжского берега шириною всего двести метров держалась до конца обороны. Немцы не могли её взять только потому, что у Чуйкова была отличная связь с левым берегом. Как только они поднимались в атаку, подавался сигнал на заволжские батареи и артиллерии "катюш". И немцев сметало огнём[?] Наши бойцы в это время успевали скатиться вниз к берегу, где у них в кручах были блиндажи[?]

Я уже упоминал нашу зенитную батарею. Служили в ней девушки, а вот охраняли орудия мужчины-красноармейцы. В одну из ночей, когда не было налётов на город, на батарее было ЧП. Проверявший посты обнаружил спящего солдата. Прифронтовая линия, а тут этот сталинский приказ "Ни шагу назад!"... И суд над бедолагой-охранником был скорым и беспощадным. Приговор трибунала - расстрел.

Всё вершил появившийся словно из-под земли в зенитной части лейтенант-смершевец. Он же и объявил, что приговор приводится в исполнение немедленно. Но вышла какая-то заминка. Не то смершевец ждал команду бойцов для расстрела, не то не мог собрать зенитчиков на показательную казнь.

Рассказывающая всё это маме девушка-зенитчица так и сказала:

- И наш командир так и сказал этому старлею: "У меня нет людей. Управляйся сам".

Мы слышали этот рассказ и тут же рванули к оврагу. Здесь уже было несколько пацанов и среди них мой одноклассник Витька Красильников.

- Видишь, - кивнул он в сторону красноармейца с лопатой. - Заставили копать себе могилу.

- Как могилу? - не понял я. - Это же окоп.

- Да нет... - зашептали пацаны. - Это он. Он, кого будут расстреливать.

Я обомлел. И уже не мог оторвать взгляда от круглой, как арбуз, стриженой головы бойца. У копавшего я видел только голову и уши торчком. Они словно прилепленные. Траншея уже выше пояса, а он всё копал, ныряя с лопатой на дно. Разгибался, когда выбрасывал землю, и опять нырял. Мокрая, в грязных подтёках пота голова-арбуз и торчащие уши отбивают поклон за поклоном. Такие вот головы и уши у стриженных под машинку детей, когда они купаются в Волге.

Наконец солдат опустил лопату и, распрямившись, повернулся лицом к нам.

- Ну, хватит, что ли? - прокричал он трескучим и плаксивым голосом. И ещё больше стал похож на вынырнувшего из воды мальчишку-заморыша.

Я не понял, к кому он обращается. Лицо худое, бледное. Гимнастёрка без ремня, со споротыми петлицами, болтается, как на колу.

- Он чего? - толкнул я Витьку. - У нас спрашивает?

-  Да нет, - отозвался тот.

И в это время из-под обрыва, на котором стояли мы, послышался голос:

- Копай! Копай! В полный профиль!