Литературная Газета 6412 ( № 17 2013)

Так что же явил нам скучный Пелевин, против которого можно исполнить какой угодно публицистический танец: он всё равно не ответит? Его принято числить в одном ряду с Улицкой и Акуниным, но, в отличие от этих широковещательных персонажей, он умудряется вызывать сильные чувства, вовсе не показываясь публике.

Прежде всего «Бэтман Аполло» действительно не то, что можно назвать интересной книгой: он не читается единым духом. Дмитрий Львов сравнил нового Пелевина с таблицей умножения – я же вижу в этом чтении, скорее, сложение и вычитание в уме. Представьте, что решаете пример: два прибавить одиннадцать, прибавить четыре, вычесть два, вычесть четыре, вычесть десять[?] То же самое делает Пелевин: последовательно прибавляет (только куда более головокружительные цифры), а потом вычитает то, что прибавил, объявляя всё несуществующим, иллюзорным. Вы только что видели себя на вершине, чувствовали себя повелителем чисел – но, оказывается, вы даже ещё не начали карабкаться на гору. Пелевин поставил с ног на голову всю бухгалтерию, миллионы пошли прахом. Эти изящные воздушные петли, эти бесконечные траурные кружавчики могут раздражать – и однообразием, затянутостью часто вправду раздражают.

Вот только в процессе этого сложения и вычитания остаётся всё ж не ноль, а несколько полновесных единиц. Читатель не банкрот. И новая книга Пелевина – не пустышка. Как ни странно, у многих критиков она вызывает раздражение именно этим.

Жизнь – страдание, память – иллюзия, человек – дискретные блики света, который, в свою очередь, существует как замысел тьмы, сознание – «эффект, который возникает при переходе от бесконечного числа непроявленных возможностей к какой-то одной», выхода – нет, а если есть, то это бесконечно малая возможность, тоже стремящаяся к иллюзии. Пелевин десятилетиями писал так и в очередной книге не придумал ничего масштабно-нового, при этом не растерял ювелирной изобретательности, не разучился строить головокружительные хрупкие конструкции из ясных, афористичных слов, перетекающих в бредовые, но отнюдь не бессмысленные образы, не утратил чувства юмора и остался верен себе. Он менее интенсивно упражняется в стилизации– зато стал более кинематографичен: возможно, не в силу собственного мастерства, а благодаря расширению границ киноискусства.

И, однако, те же люди, кто прежде радовался ядовитой его сатире на советскую и постсоветскую действительность, теперь говорят, что он зол, неинтересен. А между тем в Пелевине мало что изменилось («Бэтман Аполло» даже более обычен для него, чем предшествующий «Снафф»), кроме приложения его сатирического дара. Впрочем, и оно не преобразилось, а лишь скорректировалось и стало беспощадно чётким. Это те самые единицы, которые не обнуляются после блуждания по воздушной ленте Мёбиуса.

«С гламурной точки зрения протест– это просто новая правильная фигня, которую нужно носить. А не носить её – означает выпасть из реальности. Когда новая правильная фигня перестанет быть модной, из реальности начнут выпадать уже те, кто до сих пор её носит. Кроме того, мы ведь не только поп-звёзд делаем революционерами. Мы, что гораздо важнее, делаем революционеров поп-звёздами. А какая после этого революция?»

Разумеется, после таких слов иному приверженцу «креативного класса» покажется, будто Пелевин утверждает, что делать не нужно вообще ничего, протестовать не надо вообще никак и всё бесполезно. И ещё, с обидой добавит либеральный критик, Пелевин ненавидит людей. Однако человек, дочитавший роман до конца, убедится, что если Пелевин что-то и ненавидит – так это пошлость, попсовость и лицемерие. А вот полезно протестовать или бесполезно… Ответа на это у писателя нет, но искренний протест он назовёт подвигом совершенно безотносительно его результата.

У Пелевина нет ответов, но претензии за это именно к нему было бы предъявлять странно. «Я не врач, я боль» – не это ли стандартное писательское кредо, за правомерность которого так долго боролись современные литераторы? И не в том ли вина Пелевина, что он другая боль, не та, которую хотели получить от него?

Впрочем, говорить, что Пелевин замер в буддистской нирване, в отказе от всякой деятельности, тоже неверно. Среди нескольких необнулённых единичек в «Бэтмане Аполло» есть и такая: «Эта проблема решается, если, вместо того чтобы делать счастливым себя, ты попытаешься сделать счастливым другого… Ты понимаешь, что другому ещё хуже, чем тебе. Всё плохое, что есть в твоей жизни, есть в его тоже. А вот хорошее – не всё. И ты стараешься сделать так, чтобы он стал хоть на минуту счастлив… А дальше тебе становится хорошо». Это говорит персонаж, с которым не произойдёт ничего горестного и ужасного, – он разорвёт порочный круг и уйдёт в светлое небытиё. Любопытно, что и в финале «Снаффа» было светлое пятно, – не значит ли это, что Пелевин с возрастом не погрузился в окончательную угрюмость а, напротив, стал лучше видеть то, что для человека является приемлемым выходом?