Литературная Газета 6428 ( № 35 2013)

Когда изжогой мучит дело

нас манят краски тёплой плотью

уходим в ночь от жён и денег

на полнолуние полотен

Да, мазать мир, да, кровью вен

забыв заботы сны обеты

и умирать из века в век

на голубых руках мольбертов

Записал наизусть – и потому без знаков препинания, чтобы не ошибиться. Но они и без знаков препинания хороши, а это уже высший поэтический пилотаж. Суть отрывка в том, что поэты умирают молодыми, и рамка их жизней – это тридцать семь лет, годы жизни многих великих художников. Сам себе Лёнечка тоже отмерил тридцать семь лет жизни. Так и получилось. Но об этом позже.

А сейчас я завершу воспоминание о шумном и дымном застолье, когда Лёня читал стихи, стоя на столе... А читал он поэму «Полина», стихи об Иване Грозном и Петре Первом, где по исторической канве рисовались знакомые советские проблемы.

Ещё Губанов был непременным участником поэтических чтений на Маяке – площади Маяковского у подножия чугунного памятника Великому футуристу и одновременно «пролетарскому» стихо­творцу. Понятно, до тех пор, пока эти чтения не прикрыли. Как-то оттуда мы все направились на Красную Пресню, где жил Володя Шлёнский, в его квартиру на втором этаже коммунального особняка, предназначенного к сносу. У Володи тоже возникло немедленное и разгульное застолье, и Лёня упоённо читал стихи...

Однажды я попал на пьянство в квартиру, где он жил с матерью, на улице Красных Зорь, и помню, что было очень шумно и дымно. Лёню опять призвали читать стихи, что он делал с удовольствием, потом мы вместе курили на кухне, и он вопрошал: «Ну, скажи, я ведь, правда, гениальный поэт...» С его вопросом спорить было ни к чему – настолько незаурядным поэтом виделся он на тогдашнем поэтическом фоне.

Многие строки и метафоры Губанова изустно расходились по Москве. Например, начало поэмы «Полина»: «Полина! Полынья моя» или «Я умилён, как Гумилёв, за три минуты до расстрела...», хотя какое уж тут умиление...

Стихи Губанова уже печатались за «бугром». Всё больше и больше Губанов отходил от возможности вписаться в официальные поэтические структуры. Печатался за рубежом, водил дружбу с правозащитниками – Вадимом Делоне, например, или Владимиром Буковским. Дружил он и с нашей общей знакомой Наташей Алексеевой – дочерью известного советского прозаика Михаила Алексеева.

А между тем ещё в 60-е годы вокруг Губанова собралось немало одарённых людей, которые заявили о создании так называемого «СМОГа» – «самого молодого общества гениев», где, понятно, Лёня был лидером и главным инициатором этого неформального объединения, откуда на самом деле вышло несколько известных сегодня имён. Но по большому счёту главным и единственным смогистом был и остаётся Лёня Губанов.

Однажды мы с ним столкнулись на Маяковке и вышли на Садовое кольцо. Эта встреча произошла в начале 70-х годов. А в январском номере «Юности» впервые были напечатаны мои стихи. И здесь Лёня показал, что он совсем не в стороне от того, что делают его знакомцы. Он был великодушен. Конечно, автору всегда приятно, когда его замечают, тем более люди, к которым питаешь живой интерес. Правда, он тут же отыграл в свою пользу:

– Зато у меня сейчас, – очень мило и непосредственно похвастался он, – выходит книга в Нью-Йорке...

А в сентябре 1983 года мне позвонила Наташа Алексеева и сообщила, что Лёня умер в день своего рождения, в тридцать семь лет, как он сам и наобещал. Она плакала. Остановилось ли сердце? Или свершилось ещё одно тайное самоубийство – из тех, о которых никто никогда не узнает?

Он был удивительно талантлив, но в силу обстоятельств в поэтический истеблишмент вписаться не смог . В те годы часто было важнее, как вы себя вели, а не то, что вы писали. В принципе творцам разрешалось очень многое. А в эти годы вписаться уже невозможно по другим причинам.

О Губанове впоследствии немало вспоминали, вышла книга «Профили на серебре» Юрия Крохина, появились свидетельства о жизни поэта Петра Вегина, Владимира Алейникова, Андрея Битова...

Сам я тоже не остался в стороне от посмертной судьбы стихов Губанова. В 1989 году подготовил и издал своеобразный мемориальный сборник с достаточно банальным, но очень точно выражающим суть книги названием «Живое слово». Сюда мне удалось включить тринадцать небольших книг рано умерших поэтов. Конечно, рано всегда, но это собрание включило в себя поэтов, умерших по разным причинам от двадцати семи до сорока пяти лет. Среди этих поэтов имена Володи Шлёнского, Димы Костюрина, Саши Тихомирова... Вошла сюда и книга Лёни Губанова – первая, изданная на родине. Объём этой публикации составляет примерно полторы тысячи строк, и в ней впервые полностью представлена губановская классика – от поэмы «Полина» до ранее неизвестных лирических стихов.