Литературная Газета 6429 ( № 36 2013)

Убеждённый патриот великой России, он не считал имперскую идею обречённой, а позиции России – заведомо проигрышными. Бодрость XVIII века ему удалось сохранить в эпоху нигилизма, когда общество разделилось не на бойцов и обывателей, а на «новых людей» и ретроградов. То есть вместо битвы за великую державу русские люди настраивались на междоусобицу, забыв о сплочении. Это примета упадка, тут уж не до серьёзных побед. А Муравьёв показал, что можно идти против идеологической моды, против этой стихии, которая набирала ход, – и побеждать.

Он не был одним-единственным воином в поле. Идеологически Муравьёва поддерживал Михаил Никифорович Катков. Без стараний этого публициста вряд ли Муравьёва выдвинули бы на первые роли. Катков доказал, что консерватизм бывает не только политесным, но и живым, горячим, искренним. И хотя стратегическое противостояние с нигилистами и западниками будет проиграно, в 1863-м держава устояла. Противники Каткова должны были доказать, что он либо неискренен, либо невежествен. Историк Сергей Татищев писал: «Общее одушевление, вызванное событиями в Польше, знаменует переворот в воззрениях русского общества на существеннейшие вопросы политики... Пробудившееся в нём народное самосознание свело его с пути увлечений отвлечёнными учениями, навеянными с Запада, и возвратило к правильной оценке и разумению исторических начал русской государственной и общественной жизни. Поборником единения всех русских людей с Верховной властью в общем деле отстаивания державных прав России, её чести и достоинства явился... М.Н. Катков. Пламенная речь этого даровитого и убеждённого писателя поколебала и скоро совсем вытеснила влияние либеральных органов и заграничных выходцев, которым известная часть русского общества подчинялась дотоле».

История не подтвердила оптимизм Татищева. Либералы очень скоро усилят позиции, станут ещё изобретательнее и самоувереннее. Но и за тактическую победу Катков заслуживает восхищения – ему ведь случалось оставаться в одиночестве против общественной волны. Охранители 1863-го показали, что есть у России самостоятельный державный путь. Но прочно овладеть умами реакционным идеологам всё-таки не удалось даже при Александре III. Трудно было скрестить самодержавный патриотизм с буржуазной реальностью. Просто и ясно опишет эту коллизию Есенин: «И продал власть аристократ промышленникам и банкирам».

Идеологическая слабость тогдашней России ощущалась в противоречивом диалоге с европейскими державами. Вот раньше целый век у России была объединительная идея – побеждать. Просвещение и Победа – вот пароль и отзыв русского XVIII века. А потом пришли сомнения. Явились утончённые господа, которых белым хлебом не корми – только дай поругать Россию, её свинцовые мерзости, её неповоротливость и жестокость. «Как сладостно отчизну ненавидеть», – напишет радикальный космополит Печерин. А Герцен в «Колоколе» даже Виктора Гюго привлёк для антиимперской пропаганды во дни польского восстания.

Общество (точнее – его самая шумная и прогрессивная часть!) подвергнет обструкции Михаила Николаевича Муравьёва – грозного старика, который действовал в Польше расторопно и несгибаемо. Внук Суворова, петербургский губернатор, отказался преподнести «людоеду» Муравьёву приветственный адрес.

А потом в Английском клубе Николай Алексеевич Некрасов зачитал Муравьёву оду в духе победного XVIII века, но с новыми полемическими поворотами, неизбежными для 1860-х:

Мятеж прошёл, крамола ляжет,

В Литве и Жмуди мир взойдёт;

Тогда и самый враг твой скажет:

Велик твой подвиг... и вздохнёт.

Вздохнёт, что, ставши сумасбродом,

Забыв присягу, свой позор,

Затеял с доблестным народом

Поднять давно решённый спор.

Нет, не помогут им усилья

Подземных их крамольных сил.

Зри! Над тобой, простёрши крылья,

Парит архангел Михаил!

Тут уж шум поднялся невиданный. Недавние поклонники проклинали, топтали Некрасова, произвели его в «нерукопожатные» (словечко из другого времени, но смысл всё тот же).

Не так давно, после цикла эффектных телепередач, книгу об Александре II выпустил Эдвард Радзинский. Автор «104 страниц про любовь» наловчился писать об истории Отечества языком «Мурзилки» – и это (говорю без высокомерия и иронии) завидное умение. Для Радзинского Муравьёв – устрашающий бульдог с тигриными глазами. Карикатура! Ретро­град, стоящий на пути прогресса, который, как известно, курсирует по одностороннему движению: из Европы к нам. О польских зверствах, о политике террора, проводившейся поляками, драматург умалчивает. Да не он первый!