Литературная Газета 6431 ( № 38 2013)

Три основных персонажа оперы – британский губернатор Бостона Ричард, граф Уорвик, его «правая рука», и друг Ренато с супругой Амелией, составляющие любовный треугольник, – изначально не те, кем оказываются на самом деле (то есть в финале). Такая модель поведения вообще свойственна куртуазной жизни, к тому же заразительна, а следовательно, и придворные двуличны, но их двойная игра открыта перед зрителем с самого начала. Приём перевёртыша составляет основную драматургическую интригу: в злодее просыпается добродетель, благородный герой становится орудием убийства и, разумеется, хор (свита) «делает» короля. А женщина, заявленная «программной жертвой», в итоге оказывается лакмусовой бумажкой... И с жанром творится та же канитель: трагедия оборачивается комедией (эти ключевые слова поёт хор в конце второго действия), а комедия к развязке – соответственно трагедией… Бертман последней точкой превращает всё это «запутанное» действо в откровенный фарс, присовокупляя правду жизни. Зал, далёкий к этому моменту от сопереживания героям, переходит на хохот. И режиссёру впору обратиться к публике с сакраментальным и «каверзным» вопросом: «Над кем смеётесь?», но она вовсе не обидится и с лёгким сердцем сквозь хохот ответит: да над собой!..

В разоблачении и кроется смысл маскарада – затаённо-спрятанное становится очевидным. Мастерство разоблачителя тем выше, чем удачней выйдет эта опасная, по сути, шутка. А удачна она здесь, потому что необидна, хотя и «про нас». В построении бал-фарса Бертман преднамеренно не достигает уровня «критического реализма», слишком тяжёлого и чужеродного для маскарадной забавы. Довольно тонкая грань, чтобы не скатиться с объективистски-безопасных позиций разоблачителя в субъективистскую воронку обличителя…

Оформление спектакля, выполненное И. Нежным и Т. Толубьевой, согласно общей концепции, меняет местами сцену и зрительный зал – занавес имеет вид зрительного зала стокгольмской Королевской оперы, а в глубине раскрытой сцены нависает золочёная королевская ложа с портретом правителя. Таким образом, все, кто находится лицом к этой помпезной громаде, превращаются из зрителей в участников. Приём, конечно же, не новый в театральной практике, хотя и не всегда бывает оправдан драматургией. Здесь же он органично вписан в единое «перевёрнутое» пространство, но по-настоящему срабатывает лишь в финале спектакля. Среди именитой публики – принцесса Диана и Елизавета II, Мэрилин Монро и Анжелина Джоли, Обама и Черчилль, Юлия Тимошенко и Ангела Меркель… Они веселятся на балу, с возвышения иронично поглядывая на нас. Нам-то, доверчивым, кажется, что это мы пристально наблюдаем за действиями сильных мира, знаем о них всё, голосуем за или против… Маскарад, прикрывая притворство, чреват опрокинутыми отношениями. За беспечным весельем одних следует трезвая циничность других, и маска как таковая оказывается вовсе ни при чём.

Если бы банальный любовный треугольник был в опере главной фигурой… Но когда разговор в спектакле идёт о политическом перевороте, устроенном ближайшими соратниками правителя, то ассоциативно каждый зритель оказывается вовлечённым. Ведь в любом коллективе есть руководитель и подчинённые, будь то офис солидной фирмы, роистый супермаркет или подвал ЖЭКа, а потому банальность универсальна…

Фестиваль WAGNER/VERDI  продлится до 27 октября.

Теги: Д. Верди , Геликон-опера

Предупреждение

Пьеса Бертольта Брехта "Добрый человек из Сычуани" (чаще пишется «из Сезуана») вошла в историю отечественной культуры началом Театра на Таганке, легендарным спектаклем Юрия Любимова с Зинаидой Славиной, игравшей героиню на том предельном надрыве, которым отличалась эпоха перехода от короткой «оттепели» к временам, что позже пышным цветом и гнилостным ароматом застоя задушили многое в нашей жизни, культуре, искусстве[?]

Возобновление этого спектакля после возвращения Любимова из эмиграции производило, скорее, впечатление ностальгическое, нежели эмоциональное. А потом на долгие годы «Добрый человек…» вместе со своим автором как-то отдалился от нас: Брехт казался слишком политизированным, слишком назидательным…

Но вот прошли годы и десятилетия, и Бертольт Брехт вновь вернулся в наше театральное пространство. Началась эпоха переосмысления, в которой всё-таки ещё самую значимую роль играют аллюзии и всевозможные параллели с нашей действительностью. Для этого переписывается, осовременивается текст, подчёркиваются совпадения ситуаций и характеров. И когда я узнала, что Семён Спивак собирается ставить в Санкт-Петербургском молодёжном театре на Фонтанке, которым он руководит, «Доброго человека…», признаюсь, я была несколько смущена - ведь сфера интересов этого режиссёра, как казалось, лежит в области совсем другой эстетики. Зачем же понадобился ему Бертольт Брехт? Причём не осовремененный «насильно», а в классическом переводе Е. Ионовой и И. Юзовского.