Литературная Газета 6446 ( № 3 2014)

Есть такое понятие – фантомная боль – это когда болит то, чего нет… На полке стоят пять томов издания биографического словаря «Русские писатели 1800–1917 гг.» У этого издания не хватает одного тома. Первый том вышел в 1989 году. Третий – в 1994-м. За пять лет – три тома. А года-то лихие, культура снова в блокаде! В 1999 году (через пять лет) появился четвёртый том. Пятый вышел восемь (!) лет спустя, в 2007 г. Шестого – нет до сих пор. Вот такая поступь нового времени!

– Что это за издание, затеянное в «мрачные советские времена»? Нужно ли оно в наше «светлое» новое время?

– Спросите любого человека со средним образованием, сколько он знает русских писателей XIX века. Думаю, что он назовёт 50 имён, 100 писателей назовёт, наверно, в 10 раз меньшее число людей, кто назовёт 300 писателей, – даже затрудняюсь предположить… А в издании, о котором я говорю, – 3500 имён русских писателей XIX – начала XX века! Вот оно – лицо русской литературы! Русской культуры! Я убеждён, что человек, хотя бы перелиставший эти тома, подержавший их в руках, будь он и «негром преклонных годов», захочет выучить русский язык, проникнется уважением к нашему Оте­честву, к его культуре. Завершает пятый том страничка «Памяти ушедших». Не дожили до его выхода основатель издания и главный редактор академик П.А. Николаев, члены редколлегии Д.С. Лихачёв, И.Г. Ямпольский, В.Н. Топоров, В.Э. Вацуро, М.Л. Гаспаров… Помню, как на похоронах Д.С. Лихачёва на портике Таврического дворца известный в городе краснобай, от услуг которого город к этому времени отказался, эффектно встав перед телекамерой, объявил: «Сегодня мы хороним последнего русского интеллигента». Уверен, что Дмитрия Сергеевича покоробил бы такой «комплимент». И достойное завершение прекрасного дела, начатого четверть века назад, будет убедительным доказательством жизнестойкости русской интеллигенции.

Когда-то Д.С. Лихачёв сказал, что оправданием существования государства является его, государства, служение культуре. Сейчас те же слова о том, что культура должна стать душеобразующей, занять высочайшее место в нашей жизни, произносят первые руководители государства нынешнего. Мой недавний герой, протопоп Аввакум, замечательно говорил: «…Не словес красных Бог слушает, но дел наших хощет». Вот Государственная дума деловито и обсуждает вопрос об «обнулении культуры на селе и резком сокращении средств, выделяемых на реставрацию памятников и противодействие их разрушению».

– Вы, как сейчас говорят, блокадный ребёнок…

– В том, что я оказался в блокадном Ленинграде, равно как и в том, что меня из него вывезли, решительно нет никакой моей заслуги. Когда В.И. Матвиенко вручала мне памятную медаль в честь 60-летия освобождения Ленинграда, я сказал, что эту медаль никогда в жизни не надену; она будет стоять у меня рядом с фотографией мамы. Вот она и стоит. Увы, мама не дожила до памятных медалей. А это её подвиг. Сколько я ни читаю о блокаде, всё равно не могу себе представить, как она просыпалась в январе 1941 года в нашем промёрзшем «логове» на 8-й линии Васильевского острова. В этой же комнате лежала и её мама, и родившийся в ноябре младший третий сын, и нас двое, старших… И надо было всех накормить, напоить, убрать… Надо было поддержать едва тлеющие огоньки наших жизней. 3 февраля бабушка перед сном сказала маме: «Завтра мы с Борей умрём». Утром они уже были холодные. А нас с братом ей всё-таки удалось вытащить.

У меня память об этих днях «фотографическая», статическая, без динамики. Я помню бабушку в панаме у парадной. Помню часы, висящие наискосок на стене. Они стали висеть косо после того, как в купол Благовещенской церкви, стоящей рядом с нашим домом, попал снаряд; стены нашего дома «поехали», но дом всё-таки устоял, а часы замерли, как кренометр. Помню синий автобус, который вёз нас по льду Ладоги, и санки, которые у нас украли…

О блокаде я стал писать неожиданно. Этому предшествовали, как ожог, слова А. Собчака, праздновавшего блокадную годовщину «Санкт-Петербурга». Я в один присест написал в «Невское время» мой ответ мэру – очерк «Мой праздник»! На самом деле это был не мой праздник, это был день моей мамы. В этот день за накрытым столом она плакала… А потом со смехом вспоминала, как для сокращения пути лезла через заваленную какими-то кроватями неразорвавшуюся бомбу… И как её знакомая погналась за еле волочившей ноги собакой, но догнать не смогла…