Литературная Газета 6455 ( № 12 2014)

прекратить непотребный парад.

Эй, раздайся, мерзотина злая!

Это явная явь, а не сон:

вместе с нами идут – Николаев,

Севастополь, Донецк и Херсон!

Поднимайтесь – и Ворскла, и Уды,

встань, народ, от Сулы до Донца,

против ведьмы и против иуды,

у которого нету лица!

Мы не предали отчую славу

и над Лаврою свет золотой!

Постоим за Луганск и Полтаву,

за поруганный Киев святой!

Погляди-ка: над хатой саманной,

в белом небушке, с синим крестом

наш апостол, Андрей Первозванный,

на врага указует перстом!

Для солдата нет смерти напрасной –

потому что написан у нас

на хоругви родимой на красной

Образ истинный - Харьковский Спас!

Андрей ДМИТРИЕВ

Родился в 1972 г. в г. Доброполье Донецкой области. Окончил факультет журналистики Киевского государственного университета. Лауреат премий им. Б. Чичибабина (2004) и др. Автор книги «Сторожевая элегия» (2004).

ПОГРАНИЧНОЕ СОСТОЯНИЕ

Мы посмотрим ещё, чья бумага

дольше вытерпит, позже сгорит.

Я сбегу из-под вашего флага.

Соскочу с безнадёжных орбит.

Так и брызжет слюной с никотином,

издавая хронический рык,

власть фригидная с «гэ» фрикативным.

Так и вырвет мой грешный язык.

В огороде пасутся дебилы,

дядьки в Киеве сходят с ума:

«Убирайся в свои Фермопилы!

Заскучала твоя Колыма…»

И грозят из динамика в спину,

что моей здесь не будет ноги.

Так и ждут, что копыта откину –

и припишут чужие долги.

Это мы проходили: в два счёта

приучали себя к нищете,

а спартанцы по кругу почёта

возвращались домой на щите.

К Фермопилам давай, к терриконам,

где копьё до звезды достаёт,

где препятствовать волчьим законам

соберётся не больше трёх рот –

дармоедов встречать, мародёров

(для прикрытья – отечества дым),

где подпишутся триста шахтёров

за меня. А тогда – поглядим.

* * *

Это шахтный ствол, это клеть дрожит.

Это я спускаюсь, разинув рот,

в горном деле тёмный, что антрацит, –

услыхать струенье подземных вод.

Нам – довольно Пруста среди зимы.

Нам бы – лишь боярышника кусты...

Но придём к шахтёрам – просить взаймы,

исчерпав лексические пласты.

Чтоб, когда им скажут: «Всему хана.

Трепыхаться дальше – какой резон?» –

коногонки луч натыкался на

запредельный угольный горизонт.

Это мой Вергилий, седой шахтёр,

сапогами чавкая, месит грязь,

воспевая лаву и транспортёр,

лишь мужскою рифмою обходясь.

Горнякам знаком ядовитый газ,

и взрывная взвесь распирает грудь.

Я хотел бы с ними нащупать лаз,

ускользнуть отсюда – куда-нибудь.

И когда всё станет огнём гореть,

их чумазый ангел проявит прыть –

на поверхность где-то поднимут клеть:

...и цветёт боярышник, так и быть!

* * *

Ночь вполне ориентальна.

Не сподобился Синдбад

в золотых садах шайтана

стырить правильный гранат.

Промахнулся с непривычки.

Выпив ряженую дрянь,

прёшься к чёрту на кулички –

в непроглядную Рогань.

Всё выходит неказисто

в неразборчивой ночи.

Слушай трезвый бред таксиста,

утвердительно мычи.

Пререкаться бесполезно –

говоришь как со стеной,

что до самого Хорезма

нужно ехать за женой.

Тормознуть у магазина

с пиететом попроси.

Ночь предельно аллюзивна

в этом радиотакси.

Отвратительной отравой

я нисколько не согрет.

Нет руки со мною правой!

От ментов защиты нет!

Им ни холодно ни жарко

в эти поздние часы…

Нужно ехать мимо парка,

мимо лесополосы.

Ночь размыта, иллюзорна.

Слёзы пьяные сморгни:

как гранатовые зёрна –

габаритные огни.

Ночь беззвёздна, безвозмездна,

безусловна – впереди…

У знакомого подъезда

просыпайся – выходи.

Дверью хлопаешь – тирада:

«Закрывай… нежнее дверь!»

Ночь – почти из Фицджеральда.

Но не здесь и не теперь.

Возвращение Синдбада.

Чутко спят жена и дочь.

«Где ты шастал?»

…Всё как надо.

Вот и славно. Ночь как ночь.

Анна МИНАКОВА

Родилась в 1985 г. в Светловодске Кировоградской области. Окончила Харьковский национальный университет искусств по классу фортепиано. Лауреат литературных премий. Автор книг «Золотая зола» (2000), «Дорогое моё» (2002), «Ода радости» (2004), «Сны стеклодува» (2011).

* * *

В тех краях, где мы были с тобой,

слышен клёкот земли голубой,

слышен посвист растущего клёна.

И когда нас возьмут холода,

не заснём, а вернёмся туда,

несомненно и определённо.

Если влажные сны торопить,

то любимой земли не испить.

Кровотóчит, но светится ранка.

Там прилипчивый сахар песка

мне понятен и глина близка.

Или я не вполне чужестранка?

Это нам, дуракам, подают

неумытых ботинок уют,

платья лёгкие, птичьи манишки,

и зелёновый щёкот травы,

и полуденный гул головы,

и поэтов юродивых книжки.

Я к тому завожу эту речь,

что уже не обнять, не сберечь

тех, кто райской напился водицы.

Но не будем, возлюбленный че,

друг у друга рыдать на плече,

ибо это ли нам пригодится.

Друг печальный, не нам ли пора

чёрный снег выметать со двора

и глотать не вершки, а коренья?