Литературная Газета 6462 ( № 19 2014)

Поют не бога мусульмане,

А два луча – твои глаза.

Добро и зло

Народу – сила, мир, беседа,

Семейных очагов тепло;

Джигиту – битва и победа,

Булат и крепкое седло.

Ложь предоставь на всё готовой

Мирской молве, не надо слова

Ни раздражённого, ни злого:

Народ мой ненавидит зло.

Уходит жизни гость мгновенный,

Но не скудеет хмель блаженный:

Пирует жизнь. Творца вселенной

Непостижимо ремесло.

Не нам гадать о нашей доле;

Я только вскрикнул поневоле,–

Мне жаль тебя, морщины боли

Тебе врезаются в чело.

Мы сами выковали чаши

Добра и зла. В них судьбы наши.

Скажи, Фраги, какая краше.

Пока нам время не пришло!

Луна

Когда блеснул твой лунный лик,

Я обезумел и, сгорая,

Душой трепещущей постиг

Невнятные напевы рая.

Приди, душе покой верни,

Моих соперников казни,

Побудь со мной в ночной тени,

В моей степи весной играя.

Я жду, а в сердце – вешний страх;

Я жду, как дикий тур в горах.

Поёшь – и соловьи в садах

Запеть не смеют, замирая.

Фраги, ты – раб крутых бровей

И глаз возлюбленной твоей!

Луна встаёт из-за ветвей,

Для жертвы жребий выбирая[?]

Перевод А. Тарковского

Теги: Махтумкули Фраги , Гурбангулы Бердимухамедов

«Был занят войной»

Борису Слуцкому, редкому поэту, создавшему свой, ни на кого не похожий стиль, - 95. Его детство и отрочество прошли в Харькове, в рабочем районе. Мало кто знает, что Борис Абрамович учился на юриста в Москве и не бросил юридический, уже поступив по рекомендации Павла Антокольского в Литературный институт. И оба вуза окончил в 41-м. А дальше была война[?]

Слуцкий воевал на Западном, Юго-Западном, Степном и 3-м Украинском фронтах, в Белоруссии, под Москвой, на своей родной Украине, в Румынии, Югославии, Венгрии, Австрии. Был тяжело ранен и контужен. "На войне, – рассказывал поэт, – я почти не писал по самой простой и уважительной причине – был занят войной". Первое его стихотворение «Памятник» было опубликовано в 1953-м и не осталось незамеченным: он стал живой легендой, и молодые поэты искали с ним знакомства, часто печатаясь куда обильнее мэтра. О той поре Слуцкий писал: «Моя поэтическая известность была первой по времени в послесталинский период новой известностью. Потом было несколько слав, куда больших, но первой была моя глухая слава. До меня все лавры были фондированные, их бросали сверху. Мои лавры читатели вырастили на собственных приусадебных участках».

После смерти Слуцкого была создана комиссия по его литературному наследству. Ответственным секретарём комиссии стал подвижник, библиофил и критик Юрий Болдырев. Роль его в посмертной судьбе поэта неоценима. Знавшие Юрия Леонардовича помнят большую толстую тетрадь, которую он показывал. Там было собрано более 600 стихотворений Слуцкого, которые никогда не публиковались. А в дневниках и архивах поэта Болдырев обнаружил более двух тысяч таких стихотворений. Это уникальный случай – ведь Слуцкий стал поэтом признанным, широко печатался. Но в отличие от многих современников, не говоря о нынешних стихотворцах, он думал о будущем. И, как говорил Пастернак, «оставлял заделы» – причём не только «в судьбе», но и «среди бумаг».

Его книга, составленная Ю. Болдыревым и вышедшая ровно 10 лет назад, недаром называлась «Я историю излагаю…». В предисловии Болдырев писал: «…поэт сделал нечто, в русской поэзии до того небывалое: лирическим и балладным стихом он написал хронику жизни советского человека, советского общества за полвека – с 20-х до 70-х годов… В книге предстают жизнь и судьба свидетеля и участника эпохи, воина и поэта, человека зоркого и совестливого, доброго и честного, чьи взгляды на время и людей не пребывали в неподвижности, а развивались и двигались с накоплением жизненного и творческого опыта. Борис Слуцкий писал о XX столетии: «В этом веке все мои вехи, всё, что выстроил я и сломал».

Борис СЛУЦКИЙ

Девятого мая 1945 года

Земля качнулась.

Что-то кончилось.

А что-то снова началось,

пока в плоти планетной корчилась,

ворочалась земная ось.

Земля качнулась – и очнулась,

и улыбнулась людям.

Солдат сказал: война загнулась.

Теперь мы долго воевать не будем.

Солдат сказал: домой поедем

и вещмешки с собой возьмём.

Жене, и детям, и соседям

подарки привезём.

Солдат сказал: прощай, война.

Мне сорок семь.

Я был на двух.

Настали мира времена.

Переведу я дух.

Солдат побрился и помылся,

духами пахнет голова,

и к мирной жизни устремился

на поезде Берлин – Москва.

***

Украину – поперёк и вдоль,

всю – от Купянска до Севастополя,

мы прошли пешком,насквозь протопали,

вымеряли бедствие и боль.

Украина очень хороша:

сад вишнёвый подле хаты белой.

Что ты с ней ни совершай, ни делай,

всё равно. Жива её душа.

Всё равно. Весной из-под земли

злаки лезут. Фрукты поспешают.

Тополя стоят, как короли:

Украина многое решает.

Или степь. Великие быки:

мост им ставь на шею – мало, мало,

тащут на себе, как самосвалы,

пирамиды снеговой муки.

С марта сорок третьего, когда

с эшелонов в Купянске сошли мы,

шли мы, солнцем медленным палимы,

и от нас бежала прочь беда.

История над нами пролилась.

Я под её ревущим ливнем вымок.

Я перенёс размах её и вымах.